Духовные учителя сокровенной Руси - [94]

.

После окончания Отечественной войны 1812 г. вскрылись кое-какие поразительные факты о поведении новообрядческого духовенства на оккупированной территории. Так, могилевское и витебское духовенство настолько поверило рассказам о непринадлежности этих завоеванных французами земель к Российской империи, что епископ Могилевский Варлаам и сам принял присягу на верность Наполеону, и разослал через консисторию указ всем священникам своей епархии: приняв такую же присягу, поминать в церквях не императора Александра, а императора Наполеона. Присяга гласила: «Я, нижеподписавшийся, клянусь Всемогущим Богом в том, что установленному правительству, от его императорского величества французского императора и италийского короля Наполеона, имею быть верным и все веления его исполнять и дабы исполнены были – стараться буду…» Вслед за своим архиереем многие священники, служа литургию и молебны, вовсе не упоминали никого из русской императорской фамилии, но молились о здравии французского императора и италийского короля великого Наполеона. Ну, как тут не вспомнишь слова новообрядческого патриарха Питирима: «Я не знаю ни старой, ни новой веры, но что велят начальницы, то я готов творить и слушать их во всем»?..

В 1817 г. император Александр I потребовал, чтобы ему были предоставлены краткие, но точные сведения о всех московских монастырях и церквах и о поведении московского духовенства во время занятия города Наполеоном. Открылось обширное следствие. Так, например, выяснилось, что Наполеон захотел присутствовать на архиерейской службе в Успенском соборе Московского Кремля. А поскольку настоящего архиерея в Москве, как на беду, не оказалось, эту роль взялся для него «сыграть» один священник столичного Новинского монастыря. Облачившись в архиерейские одежды, этот священник отслужил для Наполеона литургию. А вот еще один случай: «Новоспасского монастыря в Москве настоятель архимандрит Амвросий Орнатский с братиею, по распоряжению начальства, перед вступлением в Москву наполеоновских полчищ, удалились из монастыря, остался в нем только один наместник старец Никодим с десятью монахами. Пришли в монастырь французы. Наместник, желая их умилостивить, предложил им угощение хлебом-солью»[147].

Однако Преображенка ни в одном следственном деле такого рода не фигурировала. Безусловно, если бы были хоть какие-то намеки на измену, то Преображенское кладбище подверглось преследованиям в первую очередь. В 1844—47 гг. за кладбищем велась тщательнейшая слежка. Здесь постоянно вертелся сыщик, обладавший какими-то феноменальными способностями и узнававший, о чем говорилось на самых тайных совещаниях федосеевцев. В 1850—54 гг. обширное следственное дело о кладбище вел чиновник Министерства внутренних дел статский советник Безак, имевший самые широкие полномочия и самым тщательным образом копавшийся в истории кладбища. Но ни первый, ни второй не открыли никакой измены. Тогда, видимо, повторилась история «Деяния на Мартина-еретика». Если преступления не было, то его надо было придумать, подкрепив сфабрикованной фальшивкой. Тем самым становится очевидным, что мы опять имеем дело с очередным «Деянием» или «Феогностовым требником», то есть с грубой фальсификацией истории с целью очернить и оклеветать старообрядцев.

Благословенная обитель

«В те дни оная святая обитель всеми благами, как духовными, так и вещественными, сильно гобзовала (изобиловала. – К. К.), и якоже вторыи Сион, во все страны святоотеческий закон рассылала»

Павел Любопытный

Роль Преображенского кладбища в истории русского староверия трудно преувеличить. Вообще, как отмечают исследователи, «вплоть до начала XX в. кладбища играли огромную роль в жизни старообрядческих общин. Это было связано с тем, что до 1883 г. им было запрещено строить церкви. Большинство существовавших молелен, появившихся главным образом при Екатерине II, возникли явочным порядком и в любой момент могли быть закрыты. Между тем прямого запрета на устройство кладбищ не существовало. В результате у старообрядцев именно кладбища (прежде всего Преображенское и Рогожское в Москве) стали конфессиональными центрами. При них основываются молитвенные дома и целые скиты-монастыри, богадельни, столовые, другие благотворительные учреждения, книгописные и иконописные мастерские. Вместе с тем, заупокойный обряд и кладбищенское благолепие были для старообрядцев принципиально важны. С кладбищем была связана и мирская сторона жизни старообрядческих общин. Сюда стекалась коммерческая информация со всех концов России, здесь предприниматель-старообрядец всегда мог найти себе приказчиков и рабочих из среды единоверцев или получить кредит из кладбищенского капитала»[148]. Недаром историк В. Ф. Нильский называл кладбища «твердынями старообрядчества».

На Преображенке проходили федосеевские соборы 1810, 1814, 1816, 1817 и последующих годов; отсюда распространялись письменные обращения «ко всем христианам»; Преображенский богослужебный устав стал образцом для подражания. Именно на Преображенском кладбище благословлялись наставники и с особыми ставлеными грамотами отправлялись во все уголки России.