Духовные учителя сокровенной Руси - [66]
Несмотря на огромный груз хозяйственных и организационных забот, который ложился на плечи выговского киновиарха, а также на постоянную необходимость иметь дело с различными представителями светской власти, с «мирскими» людьми, волей-неволей предаваться мирской суете, – не забывал Андрей Денисов и о духовном делании. Сохранились удивительные свидетельства о его ревности к непрестанной молитве. «Никогда же убо преклоняшеся в леность к молитве, – повествует автор его Жития, – аще бы и много предписанными трудами когда бы и отягощен, всегда бо по уставной службе, преданной от церкви всякому боголюбивейшему иноку и христианину творити, еще же и на всяк день в келии своей каноны глаголаше: Исусу сладчайшему, акафисту Пресвятей Богородицы, и Ангелу хранителю. К сему же и нощное келейное правило поклонами неотложно повсегда исполняше»[115].
Столь большое молитвенное правило, которое Андрей Денисов выполнял неизменно, даже находясь в дальних путешествиях или после тяжелых работ, никогда не было ему в тягость, поскольку на молитве он отдыхал душой. «Самое свойственное мняшеся быти упокоение, еже умныма и телесныма очима присно зрети на превысочайшее всетворителное Божие существо: и всегда поминати сладчайшее Божие имя…» К молитвенному правилу присоединялось ежедневное чтение Священного Писания. Многие места из Ветхого и Нового Заветов Андрей Денисов знал наизусть и при случае мог свободно цитировать.
Но даже в минуты усталости Андрей Денисов не позволял себе относиться к молитве формально. Некоторые выговцы, ставшие невольными свидетелями келейной молитвы киновиарха, передавали свое изумление увиденным. «Понеже убо блаженный любя безмолвие, да без препятия исполняет своя теплейшия ко Господу Богу молитвы, и во чтении священных писаний, да не отбегнет ум его от подобающаго тех внимания: и того ради по совещанию его поставиша ему братия келейцу малу, юже на три обитания преградиша: и в первом убо еже от сеней служащему ему брату жити, второе же для приятия приходящих к нему братии, третие же внутреннее для малаго упокоения плоти, на сон влекущияся; исполняше во вся дни нощныя молитвы, и келейное правило приношаше Господеви Богу присно, и тако ему в келии той благочестно живущу. В нощь некую глубоку, живый в преднем келии тоя обитании, служай ему брат, некоторыя ради потребы, отверзе двери, в среднее обитание, не ведый отверзеных сущих дверей во отческую внутреннюю обитель, в ней же зрит ужасное видение, полна бо бяше та небеснаго света, в нем же стояше блаженный, яко древний Моисей в синайском пламени, весь лицем красно светяся, а не опаляем стояше, приемля свыше, не скрижали камены, но благодать премудрости разума Божия, еже видев брат он, велиим ужасом устрашив себе, тако забывся стояше, не ведый что сотворити, и яко убо тому страхом и удивлением томиму сущу, абие преславное то видение от очию его скрыся»[116].
Другого видения в связи с Андреевой молитвой сподобился некий «странствующий Бога ради муж» Матфей Епифанович, живший одно время в Березовом скиту, а затем – в Петербурге. «Случися быти в предреченном (Березовом. – К.К.) ските у праздника, премудрый отец Андрей Дионисьевич… и праздноваше по чину церковному. Во обеденное время приобщишася и представленней трапезе: которой весма воздержным видом блаженный причащашеся, излишнее же елико можаше преминоваше, и после оныя еще духовное разглагольствие о древнем благочестии пространно произвождаше: то бо блаженному отцу и присное бяше попечение днем и нощию, еже в древнем святом законе поучатися. Егда же братия утруждьшеся телеснаго требоваху покою, тогда и он изыде вкупе во уготованное ему место: оное же бе вверху и мшиц холстины и полог предуготован бе. По тесноте же пустынных жилищ и предреченный муж Матфей Епифанович: таможде по близости онаго, от старейшины дому определен бе, упокоение имети, и сий нарочно несколько времени, после отшествия блаженнаго, ис покою в верх ожидаше: дабы отец непомешательно сном упокоение себе возъимел, и по доволном времени взыде онамо, идеже блаженный во уготованном пологу пребываше. Нарочно же учини зело тихим вхождением себе не яви, како бы не разбудити многоутружденнаго бдением отца. И се зрит блаженнаго в пологу стояща: в преди же его висяща малыя створы с изображением Божественных лиц. Он же пред ними зело обливаясь слезами усердно молящеся, настояше бо тогда солнечный день: и лучею света озарен вельми умилен являшеся, яко оному нечаянно от сего и ужаснутися сотворися. И ни когда же по смерти видящаго сие блаженнаго молитвенное деяние в забыть прейде, но присновоспоминаше, и отца прославляше, яко и по обеде не телесно упокоевашеся, но духовно паче молитвою прохлаждашеся…»
