Духовность. Формы, принципы, подходы. Том I - [2]

Шрифт
Интервал

мы видим, какое место занимают мистицизм и религиозность>12, а, кроме того, — какое место занимает духовность в систематике богословия>13.

Дисциплина «богословие-духовность» хорошо снабжена высокоуровневыми словарями и справочниками, благодаря трудам ученых по подготовке: основного словарного уровня. Настоящего междисциплинарного подхода к созданию словарей духовности мы пока еще ожидаем.

Вещи

Любая духовность глубоко переплетена с ‘миром’ в феноменологическом смысле этого слова: с телом, одеждой, пищей, домом, собственностью, местоположением, домостроительством (oikonomy), окружающей средой, природой.

В посвященных духовности журналах последних десятилетий важность этого измерения все более возрастает. Приведем лишь некоторые названия:

Embodiment [11] (The Way 1995)

Inhabitable places [12] (La vie spirituelle 1980)

The earth* (La vie spirituelle 1994)

I have to work — you too?** (Speling 1979)

The world of work*** (La vie spirituelle 1998)

Assessing property at its true value**** (Speling 1987)

The spirit of money***** (Speling 1976).

Эти названия указывают на интерес к темам, относящимся к материальной культуре. The New Dictionary of Christian Spirituality расположил статьи, связанные с этой сферой, систематическим образом: тело, пища, одежда и т. д.

Между тем в разных странах было проведено систематическое исследование этого измерения так называемой «повседневной духовности»>[13]. Некоторые из этих исследований определяют теоретическую систему отсчета, ставя своей целью понять этот сдвиг в перспективе: после веков негативного отношения к ‘миру’ развивается явно позитивное отношение>[14]. На эту фундаментальную точку зрению сильно повлияло духовное богословие Карла Ранера>[15]. Внесли свой вклад в это мировосприятие и работы Мишеля де Сер- то>[16]. Еврейская точка зрения интересно представлена книгой Эммануэля Левинаса Тотальность и бесконечность. Во второй части своего главного труда он описывает материальную культуру как интериорность: обитание, как воплощение бытия в доме с собой в наслаждении, образует центр, из перспективы которого развертываются труд, обладание, близость, гостеприимность и созерцательность>[17].

Искусство

Красота и искусство имеют свое место в духовном богословии от Климента Александрийского и Августина до Ганса Урса фон Бальтазара и Павла

Евдокимова. Вся сотворенная красота отражает Божественное и причастна Ему как истинной красоте и источнику всякой красоты>[18].

Но эти великолепные размышления о духовном богословии, в общем и целом больше сосредоточенные на красоте как transcendentale* >[19], часто запаздывали за реальной практикой благочестия духовных людей с ее многообразными акцентами. Одни традиции предпочитали стиль строгой красоты и простоты формы (например, цистерцианское зодчество), другие — избыток экспрессии (например, барокко и оратории Генделя). На практике духовные люди извлекали обильную пользу из различных искусств (музыки, архитектуры, скульптуры, иконописи, танца, драмы), в то время как духовные богословы больше сосредоточивались на интеллектуальной и ‘духовной’ красоте, а искусство занимало менее высокое место на шкале восхождения. Кроме того, эти ученые рефлексии обращали сравнительно небольшое внимание на искусство и мастерство. С более платонической точки зрения подобное неравенство вполне понятно: искусство может быть соблазном вследствие своей «чувственной» привлекательности, в представлении реальности оно не ‘истинно’, оно чересчур вовлекается в эмоции и зачастую служит ‘развлечением’.

Тем не менее, красота, искусство и фантазия по-прежнему играют большую роль в религиозном опыте и в духовной практике. Нужна духовная герменевтика, чтобы понять эту неодолимую практику и это — номинально — светское искусство, освободившееся от религиозно-культурного «засилия». Нужна духовная герменевтика искусства — более позитивно воспринимающая тело и чувства и открытая дыханию искусства, — герменевтика, понимающая, как эстетическое выражение — например, музыка, цветовой переход, свет и узор рисунка — могут передавать ощущение божественной реальности, как искусство может быть опосредованием в божественно-человеческом преображении>[20].

Тексты

Духовности сохраняют многообразие текстов (духовные тексты, мистические тексты, ритуальные тексты, уставы и так далее), предназначенных для прохождения духовного пути и духовного водительства. Основными среди таких текстов являются тексты священные>[21]. Духовности окружают их особой заботой и почитанием. Экзегеза священных текстов составляет главную задачу богословия. Потому мы и выбрали эту специфику — исследование внутренней сущности дисциплины духовного богословия в применении к текстам. Одно из важнейших развитий в рамках данной специфики — это возникновение библейской духовности>[22]. Здесь можно выделить три уровня>[23]. Во-первых, в библейских текстах выражены разные духовности. Например, мы можем говорить о духовности псалмов>[24]. Духовный опыт, отраженный в библейских повествованиях (Моисей на горе Синай, Илия на горе Хорив, опыт Павла на пути в Дамаск и так далее), всесторонне изучается


Рекомендуем почитать
Философия производительного труда

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Семнадцать «или» и другие эссе

Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville). В книгу вошли его работы литературного характера: цикл эссе на библейские темы "Семнадцать "или"", эссе "О справедливости", "О терпимости" и др.


После 1945. Латентность как источник настоящего

Ключевой вопрос этой книги: как выглядит XX столетие, если отсчитывать его с 1945 года – момента начала глобализации, разделения мира на Восточный и Западный блоки, Нюрнбергского процесса и атомного взрыва в Хиросиме? Авторский взгляд охватывает все континенты и прослеживает те общие гуманитарные процессы, которые протекали в странах, вовлеченных и не вовлеченных во Вторую мировую войну. Гумбрехт считает, что у современного человека изменилось восприятие времени, он больше не может существовать в парадигме прогресса, движения вперед и ухода минувшего в прошлое.


Греки и иррациональное

Книга современного английского филолога-классика Эрика Робертсона Доддса "Греки и иррациональное" (1949) стремится развеять миф об исключительной рациональности древних греков; опираясь на примеры из сочинений древнегреческих историков, философов, поэтов, она показывает огромное значение иррациональных моментов в жизни античного человека. Автор исследует отношение греков к феномену сновидений, анализирует различные виды "неистовства", известные древним людям, проводит смелую связь между греческой культурой и северным шаманизмом, и т.


Гуманитарная наука в России и перелом 1917 года. Экзистенциальное измерение

В книге представлен результат совместного труда группы ученых из Беларуси, Болгарии, Германии, Италии, России, США, Украины и Узбекистана, предпринявших попытку разработать исследовательскую оптику, позволяющую анализировать реакцию представителя академического сообщества на слом эволюционного движения истории – «экзистенциальный жест» гуманитария в рушащемся мире. Судьбы представителей российского академического сообщества первой трети XX столетия представляют для такого исследования особый интерес.Каждый из описанных «кейсов» – реализация выбора конкретного человека в ситуации, когда нет ни рецептов, ни гарантий, ни даже готового способа интерпретации происходящего.Книга адресована историкам гуманитарной мысли, студентам и аспирантам философских, исторических и филологических факультетов.


Этика Спинозы как метафизика морали

В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни.


Жизнь после смерти. 8 + 8

В сборник вошли восемь рассказов современных китайских писателей и восемь — российских. Тема жизни после смерти раскрывается авторами в первую очередь не как переход в мир иной или рассуждения о бессмертии, а как «развернутая метафора обыденной жизни, когда тот или иной роковой поступок или бездействие приводит к смерти — духовной ли, душевной, но частичной смерти. И чем пристальней вглядываешься в мир, который открывают разные по мировоззрению, стилистике, эстетическим пристрастиям произведения, тем больше проступает очевидность переклички, сопряжения двух таких различных культур» (Ирина Барметова)


Путин: Логика власти

«Хуберт Зайпель имеет лучший доступ к Путину, чем любой другой западный журналист» («Spiegel»). В этом одно из принципиально важных достоинств книги – она написана на основе многочисленных личных встреч, бесед, совместных поездок Владимира Путина и немецкого тележурналиста. Свою главную задачу Зайпель видел не в том, чтобы создать ещё один «авторский» портрет российского президента, а в том, чтобы максимально точно и полно донести до немецкого читателя подлинные взгляды Владимира Путина и мотивы его решений.


Русское родноверие

Книга посвящена истории русского неоязычества от его зарождения до современности. Анализируются его корни, связанные с нарастанием социальной и межэтнической напряженности в СССР в 1970-1980-е гг.; обсуждается реакция на это радикальных русских националистов, нашедшая выражение в научной фантастике; прослеживаются особенности неоязыческих подходов в политической и религиозной сферах; дается характеристика неоязыческой идеологии и показываются ее проявления в политике, религии и искусстве. Рассматриваются портреты лидеров неоязычества и анализируется их путь к нему.


Памятные записки

В конце 1960-х годов, на пороге своего пятидесятилетия Давид Самойлов (1920–1990) обратился к прозе. Работа над заветной книгой продолжалась до смерти поэта. В «Памятных записках» воспоминания о детстве, отрочестве, юности, годах войны и страшном послевоенном семилетии органично соединились с размышлениями о новейшей истории, путях России и русской интеллигенции, судьбе и назначении литературы в ХХ веке. Среди героев книги «последние гении» (Николай Заболоцкий, Борис Пастернак, Анна Ахматова), старшие современники Самойлова (Мария Петровых, Илья Сельвинский, Леонид Мартынов), его ближайшие друзья-сверстники, погибшие на Великой Отечественной войне (Михаил Кульчицкий, Павел Коган) и выбравшие разные дороги во второй половине века (Борис Слуцкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов)