Духов день - [9]

  Над тазом на корточках сидела голая малолетка лет десяти на вид. Грудки совсем еще козьи, кукишки, завязи. Девочка острым коленом подперла скулу за тайными огнями неотрывно.

  Ни клочка на теле. Сама белая и чистая, как яичко. Голова повязана черной косынкой в белый горох - концы назад.

  Подняла голову и глазами Грише так сделала - зайди.

  Зашел. Присел рядом, нагнулся, и ни слова не говоря, сблизили головы и стали вместе смотреть на яичные кораблики. А в тазу - проплывали чудеса, как облака в колодце, дна не видно - во множестве дрожат огоньки. Стайки рыбок вспыхивали серебром и в глубь уходили, вильнув. Приглядишься: под червонными плесами подводные города видны. Кровли, стены зубчатые, короны стрелецких башен, крепостицы, храмы, ряды, терема, каланчи.

  Месяц светит под водой. Звездная россыпь над монастырскими горами бисером блестит. В крымских степях нерожденные кони пасутся по колено в усатых колосках. По неведомым дорогам барские кареты торопятся в пропасть. Осенние гуси над полуночными великими водами тянут тоскливые клинья, а по тем водам плоты с огненными бочками на шестах тихо плывут. На каждом плоту - виселица с висельником, отражаются в воде белые рукава.

  Сгинули плоты. Улетели гуси. Воды великие вышли из берегов и погасли.

  В черноельнике тихий скит вырыт под тремя осиновыми крестами. А в том скиту сама мати огненная пустыня насказанным цветом сияет. Тетерева под елками пляшут. Старец идет по озеру босиком, несет в руке стеклянный колокол, а у того колокола язык человеческий мясной, вместо колокольного висит. И все это в малом тазу Бог весть как помещалось, чудилось и пропадало.

  Одна за другой свечи в скорлупках гасли - завивались волосяной тонкости дымки. Съедала мужика и девочку темнота по лоскуту.

  Последняя скорлупка посреди таза с огнем тосковала.

  Выкатилась из-под фитиля восковая капля.

  Малолетка слова не сказала - но Гриша расслышал исподволь:

  - Сейчас погаснет. Останусь одна. Навсегда.

  Как проснулся Китоврас, в костровой жар кинуло, а руки заледенели. И теми ледяными руками снял с себя Григорий Степанов Фролов соловецкий крест, с которым с детства не расставался, и на шею девочке надел.

  Стало темно.

  На рассвете по улицам шел Гриша Китоврас, редким знакомым кланялся, нес на руках спящую девочку, завернутую в кафтан, только нос востренький видать.

  Вернулся в бараки. Артельные посмотрели и посторонились, с вопросами не приступали.

  Китоврас сел в углу, ношу с колен не спускал. Девочка во сне рот приоткрыла, улыбалась, молочные зубы подряд, как горошинки в стручке. Быстро, быстро глаза под веками ходили - смотрела десятый сон.

  В тот же день артели мортусов распустили, особо отличившихся наградили за страшную службу, слово с делом не разошлось - наделили землей.

  Когда делянки раздавали, Гриша Китоврас себе место на отшибе взял, в Нововаганьковском переулке, что меж Средней и Нижней Пресней пролегал. Место сухое, на высоком холме, на восточном излете Трех Гор, и церковь рядом - Иоанна Предтечи, и мелочные лавки, и склады и речка Пресня под горой. Воду брать, белье полоскать в быстринах, все можно.

  Тут и землю под застройку колышками отметили, хватит и на избу и на огород.

  С Нововаганьковского далеко и ясно видно Пресню - и большую реку Москву и три малых притока - Пресню, Студенец и Черную грязь, и водяные мельницы и рощи и сады, и россыпи домов. И сам Ваганьковский погост. Все места Китоврасу знакомые. Ну значит так тому и стать, где посеял, там и врасту.

  С соседями Китоврас не свойствовал. Сразу прослыл бирюком, такого в гости не зовут, с таким не христосуются, не кумятся. Да, видно, ему того и надо было. Поставил на своей земле временный балаган, стал помаленьку строиться. Бывшие артельные ему, как могли, помогали избу под крышу подводить.

  Девочку окрестил у Иоанна Предтечи. Заплатил за требу не торгуясь, сверху на попа посмотрел, так попросил благословения, что попу недосуг стало допытываться, отчего это десятилетнюю крестят. Да и девочка смышленая, все верно отвечала, знала Христову молитву назубок. Во время обряда Китоврас запястье девочки не отпускал, аж костяшки на кулаке побелели. Закончили - увел, не обернувшись на образа. Так поселились на Пресне Гриша Китоврас и Маруся.

Глава 3

  Год спустя справляли новоселье в Нововаганьковском переулке. Дом ни мал, ни велик, а в самый раз для бобыля с малолеткой.

  Два лицевых оконца весело выглядывали на улицу, буйно цвел под ними палисад, Маруся цветочков клянчила, отчего бы нет? Гриша Китоврас купил рассаду у армянина Макартыча в Пресненских садах, тут и бровки и анютины глазки и бархатцы и петушиный цвет.

  Травяной дворик огорожен деревянным забором, встали по своим углам поленица, клеть с курами, дождевая бочка, конура. И для огородных гряд места достало.

  После расплаты и новоселья Гриша поклонился в пояс артельным, со всеми распрощался навсегда и запер двери.

  Жил с девчонкой в затворе.

  Выходил на Пресню редко по делам, всегда один. Все при делах - в новом доме труда много, тут поправить, там огородный дрязг садить, обустраивать мастерскую. Гриша заладился столярничать по мелкому, знал древорезное мастерство.