Духи рваной земли - [41]

Сэмюэль тоже сел и, взглянув с тоской на «Большую книгу важнейших диаграмм Апфилда», печально вздохнул.

– Боюсь, я так и не претворю в жизнь свой громадный творческий потенциал. У меня были такие планы на передвижной маяк, но потом… (Апфилды редко произносили слово «электричество».)

– Твои эликсиры помогают людям, – напомнила мужу Иветта.

– Что такое эликсиры? Разве они изменят мир? – Он отпил из чашки пряного бренди.

– Они уже меняют его прямо сейчас – люди живут другой, более счастливой жизнью. У Тода Паркса живот болел три года, пока он не выпил твое укрепляющее средство.

– Это частный случай, – возразил Сэмюэль. – Приятный, но частный.

– Наш хор, каждую неделю возносящий хвалу Господу, пользуется твоим тоником для горла. Разве это не важно?

– Важно. – Лицо Сэмюэля просветлело. Он поставил на стол чашку с бренди, поправил шарф, поднялся, шагнул к Иветте и поцеловал ее в лоб. – Да опустится тьма.

Повинуясь условной фразе, хормейстерша закрыла глаза и откинула голову. В комнате скрипнули половицы. Мягкие губы прикоснулись сначала к левому веку, потом к правому. Супруги поцеловались.

* * *

Глаза Иветты распахнулись.

Многоногое насекомое наблюдало за ней с потолка тюремной камеры.

– Где же ты? – Из уголков глаз выскользнули слезинки. Капля теплой крови проползла по правой руке и, остыв, сорвалась на пол. Женщина посмотрела вниз. Крохотная алая полусфера ушла в древний камень.

– ¡Gringo, vas![94] – крикнули за дверью.

Одурманенная пленница, уроженка Шолдерстоуна, штат Техас, хормейстерша, до недавнего времени проживавшая в Сан-Франциско, внезапно вспомнила, кого выдала ради лекарства. Членистоногое забралось в трещину на потолке и пропало.

Душа Иветты пропала вместе с ним.

– Нет. – Женщина вспомнила о своей семье, о высоком светловолосом джентльмене и о том, на что обрекла их всех потребность в лекарстве, ее греховная слабость.

– Нет! – закричала Иветта, хотя в «Catacumbas» это слово ровно ничего не значило. – Нет!

Глава 12. Ядовитые воплощения

Поднявшись из глубин забвения, Стромлер понял, что его запястья и голени привязаны к ножкам тяжелого стула. Восстанавливающиеся чувства уловили запахи вина, морепродуктов, сливок. Где-то неподалеку звякали вилки на керамических тарелках, наводя тревогу.

Связанный закрыл рот и открыл глаза. Прямо перед ним висели два выполненных в европейском стиле золоченых канделябра. На стенах, сложенных из серовато-охряных камней древней пирамиды, висели гобелены со сценами охоты и галеонами[95].

Первым на очнувшегося иностранца обратил внимание человек, говоривший на испанском с европейским акцентом.

– Сеньор, – произнес знакомый глубокий голос.

Натаниэль повернул голову и увидел, что Грис сидит в дальнем конце длинного обеденного стола. Компанию ему составляли двое мужчин в вишневых костюмах. От тарелок, нагруженных желтым рисом, бобами и креветками под соусом бешамель, поднимался душистый пар. Прямо перед пленным гринго стояли две деревянные миски, накрытые тяжелыми каменными крышками. В миске слева зашуршало что-то живое.

Натаниэль вздрогнул.

– Нет.

Пленник дернулся в одну сторону, потом в другую, но тяжеленный каменный стул не сдвинулся даже на полдюйма. Если б недавно Натаниэль не опустошил желудок, это неминуемо произошло бы сейчас.

– Диего, – произнес Грис.

Мужчина с аккуратно подстриженной бородкой достал перчатку из кармана вишневых брюк, натянул на левую руку и пошевелил пальцами.

Сердце у Натаниэля сорвалось в галоп.

– Я левша, – сообщил Грис. – Как и все пятеро моих сыновей.

Бородач – как и у отца, у него был тонкий нос и полные губы – направился к Натаниэлю.

– Полагаете, это совпадение? – поинтересовался у пленника Грис, накалывая вилкой креветку.

– Не знаю, – ответил джентльмен.

– Скандинавские исследователи доказали, что левши думают иначе, чем большинство, и довольно часто получают выгоду благодаря особенностям мыслительного процесса. – Грис указал на бородача наколотой креветкой. – Диего с раннего возраста поощряли пользоваться левой рукой и наказывали, когда он поступал иначе.

Здравомыслие Гриса вызывало у Натаниэля серьезные сомнения.

– Как и все мои сыновья, Диего научился быть левшой. – Одноглазый испанец проглотил креветку и тут же вонзил вилку в другое розовое тельце. – Я так пожелал.

Поддерживать этот пустой разговор гринго не мог.

– Что вы намерены…

– Через два месяца Долорес Плагфорд согласится с тем, что она шлюха и моя собственность, – оборвал его Грис. – Для Иветты Апфилд серьезным препятствием является ее религиозность, но со временем и она тоже смирится. Я так желаю. – Белесый испанец посмотрел на пленника здоровым глазом и серым камнем, вделанным в левую глазницу. – Обе женщины могли бы избежать многих ужасных и бессмысленных страданий, если б подчинились моей воле, когда сидели на стуле, который сейчас занимаете вы.

Диего поднял тяжелую каменную крышку с правой чашки. На самом дне качнулась мелкая лужица чистого черного масла, в котором тускло отражались огоньки свечей. Во второй, левой, наблюдалось бурлящее скопление серых клешней, тонких ног и изогнутых хвостов. Издаваемые паукообразными шорохи и потрескивания напоминали лесной пожар.