Дуэли. Самые яркие, самые трагические и самые нелепые - [39]

На вечере в Кишиневском казино, которое служило местом общественных собраний, один молодой егерский офицер приказал музыкантам играть русскую кадриль, но Пушкин еще раньше условился с А.П. Полторацким и другими приятелями начать мазурку, и он захлопал в ладоши и закричал, чтобы играли ее. Офицер-новичок повторил было свое приказание, но музыканты послушались Пушкина, которого они давно знали. И мазурка началась. В этой мазурке егерский офицер не принял участия.

Подполковник Старов все это заметил и, подозвав офицера, посоветовал ему требовать, чтобы Пушкин, по крайней мере, извинился перед ним. Застенчивый молодой человек начал мяться и отговаривался тем, что он вовсе не знаком с Пушкиным.

– Ну, так я за вас поговорю, – возразил подполковник, и после танцев, несмотря на разность лет сравнительно с Пушкиным, подошел к поэту с вопросами, из-за которых на другой день положено было быть поединку.

Они стрелялись верстах в двух за Кишиневом, утром, в девять часов.

Секундантом Пушкина был Н.С. Алексеев, а одним из советников и распорядителей – полковник И.П. Липранди, мнением которого поэт дорожил в подобных случаях. Но погода помешала делу. Противники два раза принимались стрелять, но все равно вышло четыре промаха: метель с сильным ветром не давала возможности прицелиться, как следует. Договорились отсрочить поединок, и тут-то Пушкин, по дороге заехав к Алексею Павловичу Полторацкому и не застав его дома, написал экспромт, приведенный выше.

А на следующий день примирение состоялось очень быстро.

В своих воспоминаниях Иван Петрович Липранди, служивший в начале 1820-х годов в качестве чиновника по особым поручениям при генерал-губернаторе М.С. Воронцове, подробно рассказал о столкновении Пушкина со Старовым «на вечере в кишиневском казино». Узнав от Пушкина, что он будет стреляться со Старовым, он, будучи офицером весьма бывалым, встретил Пушкина поздравлением, что тот «будет иметь дело с благородным человеком, который за свою честь умеет постоять и не способен играть честью другого».

А потом он написал:

«В тот вечер я не был в клубе, но слышал от обоих противников и от многих свидетелей, и мне оставалось только сожалеть о моем отсутствии, ибо с 1812 года, будучи очень близко знаком с Старовым, я, может быть, и отсоветовал бы ему из пустяков начинать такую историю. Он сознался мне, что и сам не знает, как он все это проделал. <…> В семь часов я был разбужен Пушкиным, приехавшим с Н.С. Алексеевым. Они рассказали случившееся. Мне досадно было на Старова, что он в свои лета поступил, как прапорщик, но дела отклонить было уже нельзя».

Непосредственно дуэль И.П. Липранди описывает так:

«Первый барьер был в шестнадцать шагов; Пушкин стрелял первый и дал промах, Старов – тоже и просил поспешить зарядить и сдвинуть барьер; Пушкин сказал: «И гораздо лучше, а то холодно». Предложение секундантов отложить было отвергнуто обоими. Мороз с ветром, как мне говорил Алексеев, затруднял движение пальцев при заряжении. Барьер был определен в двенадцать шагов, и опять два промаха. Оба противника хотели продолжить, сблизив барьер; но секунданты решительно воспротивились, и так как нельзя было помирить их, то поединок отложен до прекращения метели. Дрожки наши, в продолжение разговора догребли в город. <…> Я отправился прямо к Старову. <…> Я спросил его, как это пришло ему в голову сделать такое дурачество в его лета и в его положении? Он отвечал, что и сам не знает, как все это сошлось; что он не имел никакого намерения, когда подошел к Пушкину. «Да он, братец, такой задорный», – присовокупил он».

А вот Владимир Петрович Горчаков, один из ближайших приятелей Пушкина, написал об этом так:

«Старов подошел к Пушкину, только что кончившему свою фигуру. «Вы сделали невежливость моему офицеру, – сказал Старов, взглянув решительно на Пушкина, – так не угодно ли вам извиниться перед ним, или вы будете иметь дело лично со мной». – «В чем извиняться, полковник, – отвечал быстро Пушкин, – я не знаю; что же касается до вас, то я к вашим услугам». – «Так до завтра, Александр Сергеевич». – «Очень хорошо, полковник». Пожав друг другу руки, они расстались».

А уже после дуэли, по его свидетельству, произошло следующее:

«Полторацкому вместе с Алексеевым пришла мысль помирить врагов, которые по преимуществу должны быть друзьями. И вот через день эта добрая мысль осуществилась. Примирители распорядились этим делом с любовью. По их соображениям, им не следовало уговаривать того или другого явиться для примирения первым; уступчивость этого рода, по свойственному соперникам самолюбию, могла бы помешать делу. Чтобы отклонить подобное неудобство, они избрали для переговоров общественный дом ресторатора Николетти, куда мы нередко собирались обедать, и где Пушкин любил играть на бильярде. Без дальнего вступления со стороны примирителей и недавних врагов примирение совершилось быстро».

– Я вас всегда уважал, полковник, и потому принял ваше предложение, – сказал Пушкин.

– И хорошо сделали, Александр Сергеевич, – отвечал Старов, – этим вы еще более увеличили мое уважение к вам, и я должен сказать по правде, что вы так же хорошо стояли под пулями, как хорошо пишете.