Дуэль Пушкина - [20]

Противники «Литературной газеты» в один голос обвиняли Пушкина в «литературном аристократизме»[142]. Внешним поводом для такого обвинения было то, что газету вели барон А.А. Дельвиг, князь П.А. Вяземский, наконец, Пушкин, гордившийся принадлежностью к древнему дворянству. Вяземский напрочь отвергал это обвинение, исходившее от «полицейских» (Булгарин) и «кабацких» (Полевой) литераторов, и прибавлял, что людям «благовоспитанным и порядочным нельзя знаться с ними»[143].

Получив от Дашкова сведения о сотрудничестве Булгарина с секретной полицией, Пушкин постарался их проверить. В марте 1830 г. он процитировал в письме к Бенкендорфу слова Булгарина, хваставшегося тем, что пользуется «некоторым влиянием на вас» (шефа жандармов. — Р.С.). Бенкендорф и не думал отрицать связи с журналистом. Он лишь заметил, что встречается с ним редко, «лишь два или три раза в году, а последнее время виделся с ним лишь для того, чтобы делать ему выговоры»[144]. Булгарину не было нужды часто видеться с шефом жандармов, поскольку журналист поддерживал тесную связь с управляющим канцелярией III Отделения Максимилианом фон Фоком[145]. По словам Н.И. Греча, Булгарин водворился у Фока «в доме и посещал его ежедневно»[146]. В 1831 г. сам фон Фок известил Пушкина, что Булгарин и Греч — «единственные из всех литераторов, которые посещают меня и с которыми я иногда обмениваюсь литературными мнениями…»[147] В самом деле продажный журналист был подручным высшего чина секретной полиции.

Некоторые литературные начинания Булгарина были непосредственно увязаны с жандармской канцелярией. Пушкинская трагедия «Борис Годунов» имела шумный успех до её опубликования в печати. Поэт предполагал продолжить «Бориса» и написать историю Гришки Отрепьева. Но Булгарин затеял писать роман «Дмитрий Самозванец», надеясь опередить Пушкина. 29 декабря 1829 г. М.П. Погодин со слов барона Егора Розена сообщил С.П. Шевырёву, что пушкинского «Бориса Годунова» «удерживают в канцелярии» (управляющим канцелярии был фон Фок), пока не вышел «Дмитрий Самозванец» Булгарина[148]. Булгаринское сочинение увидело свет в феврале 1830 г. Пушкин обнаружил в нём некоторые подробности, которые могли быть заимствованы только из текста «Бориса Годунова»: их не было ни у Карамзина, ни у других историков. Эти подробности были выдуманы самим Пушкиным. Отсюда поэт сделал вполне обоснованный вывод о том, что Булгарин писал «Самозванца», имея под руками неопубликованную драму «Борис Годунов»[149]. Опасаясь разоблачения, литератор старался сделать так, чтобы его пьеса увидела свет ранее пушкинской, что сняло бы вопрос о литературном воровстве.

Булгарин был благодарен фон Фоку за содействие и подарил ему экземпляр «Дмитрия Самозванца» с дарственной надписью, называя управляющего канцелярии «истинным другом человечества, поборником истины, добрейшим и благороднейшим»[150].

18 февраля 1830 г. Булгарин направил письмо Пушкину, стремясь очиститься от обвинений по поводу романа «Дмитрий Самозванец».

«Милостивый государь Аллександр Сергеевич! с величайшим удивлением услышал я от Олина, будто вы говорите, что я ограбил вашу трагедию „Борис Годунов“, переложив ваши стихи в прозу. … Говорят, что вы хотите напечатать в „Литер. газете“, что я обокрал вашу трагедию!»[151] Журналист уверял честью, что не читал пушкинскую пьесу, кроме отрывков. Но он говорил неправду.

7 марта Дельвиг опубликовал в «Литературной Газете» сугубо критическую рецензию на сочинение Булгарина. Она не была подписана, и Булгарин посчитал её автором Пушкина. И марта в «Северной Пчеле» появился оскорбительный памфлет «Анекдот», обличавший некоего французского поэта, «который долго морочил публику передразниванием Байрона и Шиллера (хотя не понимал их в подлиннике)». В сочинениях поэта нет ни одной высокой мысли или полезной истины; у него «сердце холодное и немое существо, как у устрицы, а голова род побрякушки»; он «бросает рифмами во всё священное, чванится пред чернью вольнодумством, а тишком ползает у ног сильных, чтобы позволили ему нарядиться в шитый кафтан… марает белые листы на продажу, чтоб спустить деньги на краплёных листах…»

Пушкину журналист противопоставлял себя как человека, верного долгу и чести. Себе он сочинил напутствие, исполненное высокомерия и плебейской грубости: «Трудитесь на поле нашей Словесности и не обращайте внимания на пасущихся животных, потребных для удобрения почвы»[152].

Общество признало гений Пушкина, но не избавилось от сомнений по поводу его репутации. Булгарин рассчитывал использовать это обстоятельство, чтобы смешать его с грязью. Он утверждал, что Пушкин торгует своими стихами, что он игрок и, более того, картёжный шулер, играющий краплёными картами, что он пресмыкается у ног сильных мира сего.

Пушкин был уязвлён низостью недавнего друга. Фактически Булгарин первым объявил войну Пушкину, и тот принял вызов. 6 апреля 1830 г. он опубликовал рецензию на мемуары Видока (Видок был осведомителем, а потом главой парижской тайной полиции), разоблачавшую Булгарина как доносчика и полицейского агента. В рецензии значилось: «Кто бы мог поверить? Видок честолюбив! Он приходит в бешенство, читая неблагосклонный отзыв журналистов о его слоге (слог г-на Видока!). Он при сём случае пишет на своих врагов доносы, обвиняет их в безнравственности и вольнодумстве и толкует (не в шутку) о благородстве чувств и независимости мнений…»