Дуэль - [51]

– Она совершенно не умеет петь, и она очень упряма. Эту черту ее характера и чертой нельзя назвать – она широка, как Темза.

– Это ей пригодится, – сказала матушка лорда Мардена и вызвала звонком горничную, чтобы велеть ей укладывать вещи.

– Так вы поедете?

– Как же я могу не поехать? И потом, я уверена, что мне помогло это укрепляющее средство. – Глаза у нее были уже не такими распухшими, а нос – не так заложен.

– Уверен, ваше самочувствие улучшилось, потому что я открыл окно.

Оба понимали, что для нее нет лучшего укрепляющего, чем сватовство.

– Но сначала, – сказала она, – мне нужно в точности знать, что произошло, что поставило эту милую девушку в столь затруднительное положение.

Йен рассказал столько, сколько ей следовало знать, по его мнению. Когда он кончил, она выразила удивление, как это ей удалось вырастить такого болвана.

– Наверное, учителей вы тоже нанимали не таких, как надо.

– Вы грубиян, Йен, и глупец.

– Да, но я не окружаю себя розами, зная, что от них я чихаю.

Глава 14

Лучше любой муж, чем никакого мужа вообще.

Аноним

Только очень хороший муж лучше, чем никакого мужа.

Жена анонима

Если бы Йен получал по фартингу за каждый непрошеный, но полученный им совет, он стал бы богачом. Но он и без того богат. Советы ему не нужны.

Кажется, все, кого он знал, советовали ему, что делать, как поступить. Те, кто хорошо его знал, те, кто уважал его суждения в прошлом, совершенно незнакомые ему люди – все считали необходимым высказать свое мнение. Он ждал, что, столкнувшись с подметальщиком улиц, получит совет и от него тоже.

Первой в этом, разумеется, была его матушка.

– Вам придется жениться на ней, – сообщила леди Марден на второй день своего пребывания в Лондоне.

– Как, неужели сплетни такие злостные?

– Откуда мне знать? Я же не выходила из дома после того, как вы притащили меня сюда. Поездка меня очень утомила.

Йен отправился один, верхом, чтобы не путешествовать среди горячих кирпичей – грелок, холодного лимонада, пыли, сквозняков и непрестанных охов и ахов. Мать взяла с собой горничную, грума, кучера и двух лакеев, ехавших на запятках кареты и исполнявших все ее желания. Лошадь под Йеном была добрая, ветер дул в спину. Поездка не показалась ему утомительной, просто она была слишком долгой. Ему не терпелось вернуться в Лондон, узнать, все ли в порядке у Афины и Троя. Трой выглядел лучше, на лице его появился румянец – не лихорадочный, а, скорее, здоровый. Он сказал, что боль уже не так донимает его, поэтому он принимает меньше опия. Йен обрадовался, хотя юноша все еще не вставал с постели.

Афина показалась ему изменившейся, более сдержанной, пока он не рассказал ей, что ездил в Бат за матерью. Тут ему показалось, что солнце вышло из-за туч и он окунулся в его тепло. Черт побери, подумал Йен, с такой улыбкой и с такими бирюзовыми глазами, не говоря уже о том, что она хорошо сложена, хотя и тонка, мисс Ренслоу могла бы быть любимицей всего Лондона, будь у нее возможность блистать в обществе. Он надеялся, что мать обеспечит ей такую возможность, но теперь усомнился в этом.

– Если сплетники не распускают слухов, зачем ей выходить замуж?

– Потому что ей почти двадцать лет, глупыш. И супруг ей нужен не так, как вам, – чтобы жениться и завести детей. Я просто обожаю эту милую девочку.

Конечно, она ее обожает, подумал Йен. Афина настояла на том, чтобы дом подготовили к приезду графини, предложила составить букет и поставить его в комнату леди Марден, однако Йен запретил это. Она встретила его мать с надлежащей почтительностью, всячески угождала ей, выполняла все ее прихоти, выслушивала ее жалобы и ее мнения по поводу того, как следует лечить Троя, и забавляла и занимала ее, пока графиня оправлялась от розовой лихорадки и поездки в карете. Находясь между своим братом, собакой и матерью графа, Афиш не имела времени ни на что, в том числе и на Йена.

Ему не следовало сожалеть о ее занятости и о том, что мать отнеслась к ней с одобрением. Именно к этому он и стремился, что графиня возьмет мисс Афину под свое крылышко и поможет ей занять положение в обществе. Ему не следовало сожалеть о том, что он редко видит ее, но он сожалел. Ему не нравилось, что она оказалась теперь на побегушках у двух больных, не проводила с ним время, не делилась с ним своими мыслями и не улыбалась ему.

Йен сам себя не понимал. Он хотел положить весь мир к ногам Афины – к ее маленьким хорошеньким ножкам, – он обязан был сделать это для нее и для мальчика, хотел видеть ее хорошо пристроенной, хотел, чтобы она сделала свой выбор, но ему нравилось, когда она была рядом с ним.

Прежде чем граф успел разрешить эту головоломку, его мать продолжила:

– Да, вам придется жениться на этой бесценной девушке. Вы никогда не найдете более многообещающей невесты, клянусь. Если вы не сделаете этого шага теперь, кто знает, быть может, вам придется ждать еще десять лет, прежде чем вы женитесь. Я уже сойду в могилу и так и не увижу внуков.

Йен не понимал, почему вдруг его матери так понадобились внуки. Ее ничуть не интересовали даже ее собственные отпрыски. Он представить себе не мог, что станет делать леди Марден с мокрым, дурно пахнущим, вопящим младенцем – разве что сляжет в постель с головной болью.