Дуэль - [5]

К счастью, удалось поймать такси. Вскоре он был в институте. В проходной оттолкнул Савельича, пытавшегося что-то объяснить, бросился в лифт, лифт не работал по случаю воскресенья, и он бегом помчался по лестнице, на четырнадцатый этаж. Где-то на полпути потерял дыхание, остановился — ноги подкашивались. Кое-как добрался до таблички «14», обессиленный, толкнулся в стальную дверь главного пульта и вспомнил, что не взял у Савельича ключ.

Он позвонил вниз.

— Ключ-то? — переспросил Савельич — Чи-час. — Было слышно, как он перебирает ключи — А, вспомнил, совсем было запамятовал. Ключ они не отдавали. Верно, позабыли.

— Кто?

— Да Лазарь Всеволодович.

В бешенстве, проклиная себя за беспечность, Андрей Михайлович почти скатился по лестнице, ухватил за рукав Савельича, потянул за собой.

— Скорее… на Черную речку. Может… еще успеем…

Задыхаясь, хватая воздух пересохшим ртом, он побежал напрямик, по снегу. Ноги по колено проваливались в острый стеклянный песок, ботинки сразу намокли, рубаха прилипла к спине. Там, на Черной речке, был второй, параллельный пульт. Но он почему-то не вспомнил о нем. Он представил себе, как в самый последний момент выбьет пистолет из преступной руки Барона. Или, если не успеет… да, да, заслонит Поэта собой!

Савельич едва поспевал за ним, причитая.

— Господи, чего это будеть? Чего только бу-деть?

* * *

На Черной речке было угрюмо.

Сквозь тучи просвечивал багряный закат. Данзас отмерил десять шагов, разделяющих двоих с пистолетами, бросил на снег шинели. Поодаль нетерпеливо переступали с ноги на ногу замерзшие, заиндевелые лошади. Дантес высокомерно кутался в шинель. Пушкин был задумчив, но не угрюмо, а как-то просветленно.

Дантес был весь сам в себе. За Пушкиным стоял светлый, красновато поблескивающий на морозе стеклянный куб.

Данзас поднял шляпу.

С окоченевшей ветки сорвалась ворона, с громким карканьем ринулась прочь.

Дантес уронил шинель, шагнул к черте, вскинул пистолет. Пушкин чем-то напоминал в этот миг опекушинскую скульптуру: такой же сосредоточенный, озаренный, отрешенный от земных забот. Но странно — совсем как живой. Наконец он встрепенулся и начал подымать правую руку.

Черные тени замерли на красном снегу.

Дантес целился — долго, хладнокровно, педантично.

Почти теряя сознание, подбежал Андрей Михайлович. Савельич немного поотстал. Но они не успели.

Грянул выстрел — Пушкин упал в снег.

— Убит, — сказал Данзас.

Андрей Михайлович рванул сдавивший горле воротник «Убит!? Почему убит? Он должен сказать: ранен! Неужели баллистическая ошибка? Но боже, какая теперь разница!»

За пультом сидел Лазарь. Он был похож на перегоревшего робота. Мокрые медные проволочки прилипли ко лбу.

— Что я наделал! — хрипло проскрежетал он. И вдруг раздался хохот. Андрей Михайлович обернулся. Двадцатичетырехэтажный куб института медленно оседал, падал, рушился, трещал. Савельич, сняв шапку, торопливо крестился. Когда первое смятение прошло, когда все улеглось и пыль на месте недавно сверкавшего на солнце института, и сумятица мыслей в голове, Андрей Михайлович подошел к лежавшему на снегу Поэту.

Те трое, только что живые, действовавшие, опять превратились в мертвые модели и застыли в случайных позах. Андрей Михайлович бережно поднял Поэта и отнес к пульту, где все еще недвижно сидел Лазарь.

— Глянь-ко, Андрей Михайлович, чегось это? — изумленно окликнул Савельич. — Никак, собака, железяки под пинжак надел?

Старик Савельич стоял возле Дантеса и удивленно рассматривал тонкий стальной панцирь, надетый под сюртук. Панцирь был ржавый, запыленный. Андрей Михайлович сразу отыскал на нем вмятину от пули — давнюю, проржавевшую.

— Непостижимо, — пробормотал он. — Откуда этот безмозглый манекен выкопал панцирь?

— Вероятно, вспомнил, куда спрятал после той дуэли — Это был Лазарь. Он стоял рядом с Дантесом.

— Ах, это вы, — сказал Андрей Михайлович — Вы победили. Но я вас знать не хочу. Вы замыслили это убийство двадцать пять лет назад с тех пор вынашивали свой преступный план. Вы-второй Дантес.