Дуэль и смерть Пушкина - [50]
Сбежались люди, вынесли своего барина из кареты. Камердинер взял его в охапку.
— Грустно тебе нести меня? — спросил его Пушкин.
Внесли в кабинет; он сам велел подать себе чистое белье; разделся и лег на диван…
Пушкин был на своем смертном одре.
ДОКУМЕНТЫ И МАТЕРИАЛЫ
Письмо В. А. Жуковского к С. Л. Пушкину, как источник для биографии А. С. Пушкина
Важнейшими источниками для истории последней дуэли и последних дней жизни Пушкина, кроме документов, находящихся в военносудном деле и касающихся дуэли писем, являются письма А. И. Тургенева от 28, 29, 31 января и 1 февраля того же года и его записи в дневнике, письма князя П. А. Вяземского к А. Я. Булгакову от 5-го, к Д. В. Давыдову от 9 февраля и к великому князю Михаилу Павловичу от 14 февраля, записки врачей, лечивших Пушкина, и, наконец, письмо В. А. Жуковского к С. Л. Пушкину от 15 февраля 1837 года.
Самой достоверной и авторитетной историей последних дней жизни Пушкина принято считать описание, составленное В. А. Жуковским в форме письма к отцу поэта, жившему в то время в Москве. Жуковский воспользовался как своими наблюдениями и впечатлениями, так и показаниями других свидетелей — очевидцев. Жуковский произвел нечто вроде опроса свидетелей. Князь Вяземский в письме к Булгакову от 5 февраля писал: «Собираем теперь, что каждый из нас видел и слышал, чтобы составить полное описание, засвидетельствованное нами и документами». А на другой день по отсылке помянутого письма, 6 февраля, писал ему: «сделай милость, не замедли выслать мне копию со вчерашнего письма моего: Жуковский требует его для составления общей реляции из очных наших ставок». Письмо-статья Жуковского датировано 15 февраля. Когда А. И. Тургенев уезжал в Москву, Жуковский вручил ему это письмо при следующей записке>{79}:
«Вот тебе, мой милый Александр, письмо, которое передай от меня Сергею Львовичу. Можешь его после вытребовать и прочитать, в нем подробное описание последних минут Пушкина. Обнимаю тебя.
Жуковский».
Описание предназначалось не столько для отца покойного поэта, сколько для самого широкого распространения. В первой, вышедшей после смерти Пушкина книге «Современника» (а с основания журнала — 5-й) Жуковский напечатал это письмо под заглавием: «Последние минуты Пушкина». Здесь оно появилось с значительными сокращениями. Только в 1864 году в «Русском архиве» были сообщены «Неизданные отрывки из письма В. А. Жуковского о кончине Пушкина». С этого времени письмо-статья В. А. Жуковского в полной редакции помещается в собраниях его сочинений.
Сразу, с момента появления статьи Жуковского, было признано огромнейшее ее значение как первостепенного и непререкаемого источника для истории не только последних смертных дней, но и больше — всей жизни и миросозерцания поэта. Свет, которым освещены в изображении Жуковского последние минуты жизни Пушкина, бросает отблеск свой на последние годы жизни поэта и проникает сокровеннейшие основы его мысли и сердца. С таким искусством написана статья Жуковского, что впечатление, навеянное картиной умирания поэта, неотвязно влечет за собой и определенное, — то, а не иное — представление об его духовном образе, о внутренней жизни его в. основных, по крайней мере, чертах. Описание Жуковского носит чисто житийный характер. Кончина Пушкина представлена как идеал кончины во всей его житийной закругленности. Пушкин[44] умер глубоким христианином, в примирении, любви и просветлении. В момент перехода от жизни к смерти он с необычайной силой выказал чувства своей преданности монарху, напоминающие по настроению чувства сына к отцу. Своей кончиной он дал всем очевидцам заветы любви к монарху. Наконец всякому читателю ясно, что Пушкин умирал в непоколебимых чувствах любви и доверия к жене своей; мало того, он дал многочисленные свидетельства в пользу ее решительной невиновности. Вообще, быть может, не характерны для жизни умирающего те настроения и чувства, что проявляются в моменты агонии, тяжкой и бессознательной борьбы жизни и смерти. Но в изображении Жуковского подчеркивается органическая связь настроения, проникавшего Пушкина в последние дни жизни, с жизнью его вообще. Поэтому-то описание Жуковского имеет интерес и значение не для истории частного эпизода жизни, а для биографии поэта в широком смысле слова.
Высказанное в момент появления признание именно такого значения за статьей Жуковского остается в силе и по сие время. Всякий раз, как исследователю приходится говорить о духовной жизни и миросозерцании Пушкина в последние годы его жизни, для истории которых источников меньше, чем для всякого другого периода, он невольно и неизбежно подпадает под влияние этой статьи Жуковского: столь непререкаемым свидетельством она представляется. Но источник этот для биографии Пушкина еще не подвергался критике и брался только на веру. А между тем у нас есть о письме Жуковского одно заявление, которым не следовало бы пренебрегать, ибо оно исходит тоже от очевидца и человека, которому должно верить — от П. А. Плетнева. В письме к Я. К. Гроту от 3 декабря 1847 года он пишет: «Ты, кажется, не все выразумел, что я думал, говоря об истории Мне сердце сжала мысль, как неверно то, чем занимаемся мы с увлечением. Не от того дело портится, что много плохих историков, а от того, что это самое дело превышает естественные способы наши к его неукоризненному исполнению. Подобная мысль сжимает мое сердце уже второй раз в жизни. В первый раз это было, когда я прочитал известную прекрасную статью Жуковского под названием «Последние минуты Пушкина». Я был свидетелем этих последних минут поэта. Несколько дней они были в порядке и ясности у меня на сердце.
