Дубовая Гряда - [9]

— Странный?

— Да… Будто прибегает на пригуменье, к дубам, какой-то огромный человек, в одной сорочке, босиком, похожий на дикаря, и давай муравейник возле пня топтать, во все стороны разбрасывать. Мы с мамой стоим возле гумна и смотрим на него. А потом как напали муравьи на дикаря, так он и по лицу себя бил, и по шее, и колени тер. Не выдержав, завыл, как зверь, и покатился в болото. И зачем он полез на этот муравейник? — улыбнулась Лида.

— Действительно, сон интересный и странный. Но ты, небось, выдумала его. Знаю твои способности.

— Не веришь — не надо. А ты почему так рано?

— Бессонница одолела. Лезут разные мысли в голову. Решил, не откладывая, ехать в Жлобин. Встречусь с кем-нибудь из комендатуры, там есть знакомые. А завтра официально зайду. Скажу, что арестовали мою тетку, так будет вернее… Видишь, что я для тебя делаю. Ни для кого не стал бы так стараться.

Он хотел нагнуться к Лиде, поцеловать, но удержался: пожалуй, рановато. Вместо этого сунул руку в карман за папиросой и с напускной озабоченностью пробормотал:

— Никак часами не обзаведусь, не знаю, сколько сейчас времени.

— А я тебе подарок сделаю! — воскликнула Лида, вспомнив, что видела часы на руке у Сергеева. — Подарю… папины…

— Разве у твоего отца были часы? — рассмеялся Василь. — Не выдумывай. Я же знаю, что всех вас по утрам будили петухи.

— А вот и были! Только папа не носил их!

— Ну, если так, то… никому об этом не рассказывай. А то больше не увидишь. Я, конечно, не позволяю, но мои хлопцы достают их черт знает где, а жалоб ни от кого не поступает.

— У меня не найдут, — едва заметно усмехнулась Лида.

— Ладно, пора мне. Пойду.

И, взяв винтовку, Василь вышел из избы.

3

Утро выдалось ядреное. Крупная роса клонила к земле колосья ржи на безлюдных полях. Желтый мокрый песок вдоль траншей лежал пухлыми рубцами. «Родная земля», — подумал Володя. Сразу стало легче, отступила усталость, утихла боль в ноге. Хотя с того времени, как он вырвался на свободу, пошли уже четвертые сутки, большой радости он пока не чувствовал. Тишина, царившая вокруг, настораживала и пугала. Беспокоила и мысль о том, живы ли мать с детьми и дедушка. «Немцы знают, из какой я деревни, и, может быть, уже приезжали…»

Юноша решил пойти на Сажень — так называли небольшой пригорок на обочине дороги из-за черной, похожей на печную сажу земли, покрывавшей его. Рассказывали, что когда-то там жгли уголь для кузницы. Мальчишки очень любили это место. Особенно хорошо тут было ранней весной. На дороге еще лежит снег, на полях лишь кое-где проталины, а ребята соберутся на околице деревни, сбросят валенки, сапоги да и махнут наперегонки. Снег обжигает босые ноги, но мальчишки знают, что через километр их согреет Сажень. Соберутся на пригорке и давай прыгать, как болотные кулики на токовище. Погреют ноги на теплом песке и назад в деревню. Так они встречали весну. Правда, в последние годы Володя уже не бегал — вырос.

С пригорка была видна вся деревня. Вспомнилось, какою она была не так давно, до войны. С обеих сторон зеленели сады. Возле каждой избы — цветник. Через деревню протекала небольшая речушка, и там каждый день крякали утки, гоготали гуси. Иногда аист слетал со своего гнезда и важно расхаживал по берегу. Гнездо его находилось недалеко от мельницы на красном дубе. Красным односельчане называли дуб за то, что сухие листья держались на нем и зимой. За мельницей начиналось болото, отделенное от садов большой грядой дубов. Ровные, высокие, дубы стояли молчаливо в ясные дни, а когда наползали тучи и поднимался сильный ветер, они тихо стонали, но защищали сады от бури.

Очнувшись от воспоминаний, Володя глянул в сторону деревни. И тут же увидел, что красного дуба нет.

А ведь сразу за ним их изба. Цела ли? Как будто цела, серый дымок вьется из печной трубы… Хорошо бы у кого-нибудь узнать, есть ли в деревне немцы. А вон, кстати, и человек вышел на дорогу, прямо сюда направляется. Кто бы это мог быть? И почему поет-заливается на всю округу?

Володя отполз подальше в овес — осторожность не помешает.

«Не для меня весна придет… а дева с черными бровями, она растет не для меня…» — долетали до него обрывки песни.

Так и лежал, не поднимая головы, до тех пор, пока ствол винтовки неведомого певца не исчез вдали.

Тем временем пригрело солнце, дохнул ветерок. Понемногу высохла роса. «Хватит торчать у дороги, пойду к болоту, а там по огородам проберусь в деревню», — решил юноша. Он поднялся, отряхнул песок с одежды и зашагал, на ходу срывая овсяные колосья и разжевывая горьковатые зернышки. «Осыпается, а жатва не началась, — думал парень. — Неужели всех перебили? Или люди боятся мин?»

Вскоре добрался до дубняка. Стало слышно, как возле колодца бренчат ведра, а на улице кричат дети. Осмелев, Володя вошел в деревню.

— Мария, Мария! Сын идет! — раздался радостный крик соседки, тетки Михалихи. Из двора выбежала мать, за ней младшая сестра Нина и брат Коля, следом за которыми ковылял дедушка Андрей.

— Сыночек мой, сыночек, — плакала мать, не зная, куда усадить и чем угостить будто вернувшегося с того света хлопца. А тому не до еды было, хотелось поскорее узнать, не расспрашивал ли о нем кто-нибудь чужой. Из разговоров матери с женщинами, собравшимися в избе, понял, что никому ничего неизвестно. И в ответ на расспросы, где он так долго был, сказал, будто ушел вместе с отступавшими красноармейцами, но в какой-то деревне под Смоленском отстал и решил вернуться домой.