Дуб тоже может обидеться. Книга 2. - [9]

К концу речи Сталин что-то недовольно прогудел, не вынимая трубку из рта.

— Подождите, товарищ Маленков, — он взмахнул рукой в сторону карты. — Вы делаете очень ответственное заявление, — вождь встал в полоборота к нему. — Потеря плодородных земель Украины нанесла сильный, я бы даже сказал убийственный, удар по советской экономике. С обеспечением хлебом населения складывается просто катастрофическая ситуация... А вы говорите, что несколько недоделанных колхозов в Казахстане смогут заменить Украину? Мы так вас поняли, товарищ Маленков?

Даже невооруженным глазом было видно, что он недоволен столь скоропалительными заявлениями. Все это время Маленков судорожно дышал, не смея опустить глаза.

— Товарищ Сталин, по расчетам ученых..., — начал он, одновременно пытаясь ослабить тугой узел галстука. — … Урожайность зерновых культур может составить около 300 — 400 центнеров с гектара...

Сталин резко отвернулся от карты и подошел к небольшому столику, на котором лежали его записи. Отодвинув в сторону несколько пожелтевших папок он вытащил на свет лист, текст на котором был полон пометок синим карандашом.

— Значит, вы товарищ Маленков утверждаете, что ЗАТО Казахстана смогут дать около 400 центнеров зерна с гектара? — характерный акцент вновь ярко прорезался в его речи. — Такие заявления некоторые товарищи назвали бы очковтирательством или даже откровенно лживыми! — произносил это все он неторопливо, словно тщательно обдумывал. — 400 центнеров с гектара! А знаете, товарищ Маленков, какова была средняя урожайность зерновых в Советском Союзе в 1940 г.? — Маленков дернулся было рукой во внутренний карман, но рука не дойдя до него обессиленно упала. — Я зачитаю вам... Вот! Около 10 центнеров с одного гектара собирали советские колхозники в 1940 г. 10 центнеров! Не 100, 50 и даже не 30 центнеров, а 10...

В течение следующих нескольких минут Маленков услышал слова, которые могли означать что угодно — и отсроченный приговор, и еще один шанс...

— Идите товарищ Маленков. У вас есть время доказать нам свою правоту, — слова падали словно камни. — Идите, — вновь повторил Сталин, заметив, что Маленков продолжает стоять у стола.

Скованной походкой тот подошел к двери и вышел из кабинета.

— … Зачем ты его так Коба? — Сталин удивленно посмотрел на собеседника, которого вряд ли кто мог заподозрить в излишней мягкости к оппонентам. — Ты же тоже видел, что принес Смирнов... После этого, мне кажется, вырастить такой урожай будет детской шалостью.

Оба на несколько минут замолчали, вспоминая недавние события... «Бледное бесстрастное лицо капитана с широко раскрытыми глазами, которые с удивлением смотрели на толчками вытекающую из раны кровь... Застывшая с вытянутыми руками фигура начальника охраны, продолжавшего из пистолета целиться куда-то в центр кабинета... Медленно затягивающиеся края входного отверстия, конвульсии капитана с выходящей из рта пеной и, наконец, крошечная тупоносная пуля, вылезающая из тела...».

— Надо, Лавр, надо, — наконец, произнес Сталин. — Мы слишком рано расслабились. Немца едва отбросили от Москвы, а уже такие речи... Слышал, о чем эти сегодня говорили? — Берия после небольшой заминки кивнул головой. — Им бы только шашкой махать! Если бы не Шапошников эти конники наворотили тут дел... И таких много, Лавр! Не десять, де сто и даже не тысяча! Их много!

Нарком, сохраняя каменное выражение лица, смотрел и на Сталина, которого уже давно не видел таким... Трубка вынута, немного сгорбленная фигура, крупные морщины прорезали лоб. «Как же он постарел! — потрясенно думал Берия, прилагая жуткие усилия, чтобы его мысли не отразились на лице. — Вот тебе и стальной человек!».

— Ладно, Лавр, поскулили немного и хватит! — вдруг, Верховный встрепенулся и отошел от окна. — Нам с тобой еще многое надо обсудить! Вот посмотри, что мне пришло на почту! — на стол упал крупный конверт из плотной бумаги. — Завалов объявился. Да, да, тот самый! Этот... в Ленинград сбежал... Пишет, что не мог оставаться в стороне! Вот ведь...! — Берия быстро пробегал глазами листок за листком, откладывая прочитанное в сторону. — За ни уже вылетели. Прочитал? Понимаешь о чем он говорит?

Длинные вереницы слов, которые изредка перемешивались какими-то специфически терминами, через какое-то время начали сливаться в единую синею цепь. Это ощущение еще более усиливалось из-за крайне странного почерка — начало некоторых листков было написано крупным четким почерком с ярко выраженным наклоном налево, середина или конец других, наоборот, превращалось, в практически не читаемый ребус. Разноразмерные буквы начинали налезать друг на друга, где-то превращаясь в замысловатые закорючки и фигурки...

— С письмом уже поработали наши ученые, — продолжил Сталин, видя затруднение наркома. — По их мнению, Лавр, этот Завалов настоящий гений. Он пишет о таких вещах, что я вновь и вновь начинаю вспоминать учебы в семинарии..., — Сталин медленно шел вокруг стола, приближаясь к второй коробке. — Что, товарищ Берия, не ожидал, что даже товарищ Сталин иногда думает о Боге?! — тяжелый взгляд прищуренных глаз был направлен прямо на него. — Понимаешь, Лавр, этот полунемец пишет, что мы можем выращивать людей, — руки наркома, сжимавшие последний листок с более или менее понятным почерком, дрогнули. — Как цветы в горшке... Это конечно, похоже на бред, но эксперты говорят, что он описал все очень правдоподобно, — его взгляд на какие-то доли секунды погас, но потом вновь вспыхнул еще ярче прежнего. — Знаешь, Лавр, когда я впервые увидел, что нам может дать этот … Лес... я обрадовался. Меня поразили потрясающие возможности — лечение болезней, ран, огромные урожаю зерна. Это все было просто невероятным подарком нашей стране в такой час! Но сейчас... я начинаю думать, что лучше бы этого ничего не было.