Ду Фу - [56]

Труп Ян Гуйфэй вынесли во двор и показали солдатам. Убедившись, что сестра ненавистного Ян Гочжуна мертва, солдаты прокричали: «Да здравствует император!» - и разошлись устраиваться на ночлег. Так окончилась история красавицы Ян, покорившей сердце одного из самых могущественных властителей Китая и навлекшей столько бед и несчастий на свою страну... На следующее утро император со свитой покинул почтовую станцию Мавэй и двинулся дальше на юг, но по пути был остановлен толпой окрестных жителей. Услышав о том, что император спасается бегством от мятежников, люди вышли ему навстречу, взывая о помощи и защите. Крестьяне, ремесленники, мелкие чиновники говорили, что император не должен бросать народ в минуту опасности. Гул голосов нарастал, толпа становилась все больше. Опасаясь нового бунта, Сюаньцзун велел своему сыну, наследному принцу Ли Хэну, выйти к народу и успокоить его. Принц обратился к толпе с такой искренней и взволнованной речью, что люди прониклись к нему доверием и стали просить остаться с ними, возглавив народное ополчение. Когда император узнал об этом, он понял, что само небо назначает ему преемника, и отдал принцу часть своей свиты. Отец и сын простились. Принц Ли Хэн остался на севере для борьбы с Ань Лушанем, а Сюаньцзун продолжил путь на юг. Глубоко опечаленный гибелью Ян Гуйфэй, он вскоре отрекся от престола, передав принцу (на север была выслана специальная миссия) главную императорскую печать.

12 августа 756 года на престол взошел принц Ли Хэн, получивший впоследствии имя Суцзун (Сюаньцзун и Суцзун - посмертные имена двух китайских императоров, под которыми они вошли в историю). Новому императору было уже за сорок, он многое успел повидать, на его глазах стремительное возвышение танского дома сменилось его внезапным катастрофическим падением, поэтому, продолжив положительные начинания отца, Суцзун постарался не повторить его ошибок. Подобно Сюаньцзуну он окружил себя «прямыми и беспристрастными» - так еще в древности именовали честных чиновников, заботящихся о нуждах отечества гораздо больше, чем о собственной выгоде. Верных и способных управлять страной людей Суцзун искал не только среди придворной знати: в его ближайшем окружении встречались даже отшельники, покинувшие убежище в горах, чтобы служить новому императору (отшельники во все времена китайской истории особенно ценились на высоких постах потому, что умели применить в решении важных государственных дел даосский принцип «недеяния»). Сплотив вокруг себя преданных людей, Суцзун стал готовиться к решительной борьбе с Ань Лушанем. 30 августа 756 года в его ставку прибыли два больших отряда, возглавляемые генералами Го Цзыи и Ли Гуанби. Император обрадовался пополнению и с энтузиазмом приветствовал генералов. Их войско было тем «пустым кулаком» («кун фу»), которым он собирался нанести главный удар по врагу.

ОТРЯД АНЬ ЛУШАНЯ ЗАХВАТЫВАЕТ В ПЛЕН НЕИЗВЕСТНОГО

Когда командиру небольшого отряда мятежников, рыскавшего по дорогам в поисках добычи, доложили, что пойман неизвестный, он приказал немедленно привести его. Как опытный военный, давно служивший под началом Ань Лушаня, командир отряда знал, что такая добыча бывает гораздо ценнее шелков и золотой утвари. Если пойманный окажется важным императорским чиновником, его можно будет отправить в Лоян к самому Ань Лушаню, который щедро наградит отличившегося, повысив в звании и пожаловав ему денег из собственной казны. Такие пленники нужны Ань Лушаню: присягая новой династии, они наносят смертельный удар по старой. Поэтому Ань Лушань всеми силами стремится вырвать у них присягу и, если это удается, чувствует, что наряду с военными победами одержал еще и моральную победу над врагом. Зная об этом, командир отряда с нетерпением ждал пленного и, когда солдаты ввели его, пристально посмотрел ему в глаза. Одетый в простое крестьянское платье, пленный явно не походил на крестьянина: и лицо и руки выдавали человека, умеющего держать кисть. «Имя и фамилия?» - спросил военный. «Ду Фу», - ответил пленник. «Ваша должность? Только не вздумайте говорить, что пашете землю. В это никто не поверит». - «К сожалению, пахать землю я не умею. Для этого нужен особый дар». - «Кто же вы? Императорский лазутчик, засланный к нам в тыл?» - «Я всего лишь бедный поэт. Сочиняю стихи». - «Неправда...» - рассердился военный, и Ду Фу тихо прочел нараспев:

В Дулине

Человек в пеньковом платье,

Хоть постарел -

А недалек умом:

Как мог такую глупость

Совершать я,

Чтоб с Цзи и Се

Равнять себя тайком?

Нет, просто

Во дворце я непригоден,

И надо мне

Безропотно уйти.

Умру - поймут,

Что о простом народе

Всегда я думал,

До конца пути.

И сердца жар,

Бредя тропой земною,

Я отдавал народу

Всей душой.

Пусть господа

Смеются надо мною,

Но в громких песнях

Слышен голос мой.

(«Стихи в пятьсот слов о том, что было у

меня на душе, когда я направлялся аз столицы в Фэнсянъ»)

Цзи и Се - мудрые советники легендарного императора Шуня; признаваясь, что он лишь с тайной робостью осмеливался сравнивать себя с ними, Ду Фу доказывал, что никогда не занимал высокой чиновничьей должности и лишь в мечтах стремился отдавать народу «жар своего сердца». Что ж, видно, он и впрямь бедный стихотворец, захваченный водоворотом великой смуты, и командиру отряда не удастся получить за него куш. Жаль, конечно, но не отпускать же пленника! Пусть лучше помогает нести награбленное, благо с шелками и златом им повезло и отряд возвращается в Чанъань с богатой добычей. И вот, сгибаясь под тяжестью огромных тюков, Ду Фу вместе с мародерами Ань Лушаня повернул в сторону захваченной врагами столицы. У него не было сил поднять голову, и он видел перед собой лишь острые камни дороги, о которые в кровь сбивал ноги. Слышал понукания конвоиров и грубые окрики: «Быстрей! Быстрей!» Что он испытывал в эти минуты? Несмотря на тяжелую ношу и разбитые в кровь ноги, он радовался, что чудом остался жив. Но в то же время Ду Фу охватывала досада, ведь он вовсе не собирался возвращаться в Чанъань, и его цель заключалась в совсем ином: переодевшись в крестьянское платье, он намеревался пробраться в стан императора Суцзуна, чтобы принять участие в борьбе против мятежника Ань Лушаня...