Друзья - [2]

— Ага, умерла!

Радостно так крикнул.

Я этого вообще не понимаю. Ну ладно, Кавабэ тупой, что с него взять. Но Ямашта-то! Это ведь его бабушка умерла, между прочим. А он тут стоит и орет: «Ага, умерла». Совсем уже.

С другой стороны, нормально, что я не понимаю. Может, все так и должно быть. Я ведь на похоронах ни разу не был. Мой дедушка умер еще до того, как я родился. Откуда мне знать, что чувствует человек, у которого кто-то умер?

Между прочим, из-за того, что Кавабэ высунулся из окна слишком далеко, его драгоценные очки — дороже которых только его собственная жизнь — свалились у него с носа, упали на землю и разбились. А без очков он даже ходить не может. Сугита и Мацушта, видя, как Кавабэ тыкается из угла в угол, пытаясь найти выход из класса, начали его дразнить и довели беднягу до того, что он не выдержал и разревелся.

Еще до конца урока за Кавабэ приехала мама и забрала его домой. А я решил пока что не говорить с Ямаштой про похороны. Во-первых, я не знал, с чего начать, да и вообще плохо себе представлял, как об этом разговаривать. Ямашта, надо сказать, не сильно отличался от себя обычного — на уроке физкультуры не смог прокрутить на турнике солнышко, на уроке японского не знал, как читаются иероглифы из упражнения, на уроке естествознания разбил предметное стекло. Вот только временами на него находил какой-то столбняк — он вдруг замирал и сидел неподвижно, глядя в одну точку. А за обедом не попросил добавки, хотя давали его любимую жареную лапшу — якисобу.

Вечером того же дня мы с Кавабэ и Ямаштой возвращались домой с дополнительных занятий[2]. По дороге мы, как обычно, зашли в закусочную, купили по бутылке жидкого йогурта, а потом потягивали его через трубочку, сидя в темноте на скамейке и поджидая автобуса. Вообще-то я думал, что Кавабэ на занятия не придет, но он пришел — во временных очках, которые ему дал доктор, пока не будут готовы новые. Это были очки с круглыми толстенными линзами в серебряной оправе. Кавабэ выглядел в них страшно. Как безглазый инопланетянин.

— Слушай, ну и как это, похороны? — спросил он у Ямашты.

Я знал, что Кавабэ это спросит. Более того, я думаю, что он только для этого и на занятия притащился, чтобы спросить.

— Что значит «как»?

— Ну, тебе было интересно?

— Чего интересного может быть на похоронах? — сказал я и добавил: — Мне так кажется. Хотя я не знаю.

— Да ничего там нет интересного, — сказал Ямашта. — Все в черной одежде. Сутры читают. Скукотища. Дядечки без конца пьют сакэ, тетечки ходят с озабоченными лицами. Дети — малышня одна. Прикиньте, дразнили меня «пончиком».

— Так и мы тебя дразним «пончиком», — с жутковатой ухмылкой сказал Кавабэ и захихикал. Между прочим, когда тип в толстенных круглых очках с серебряной оправой хихикает вот так, в темноте, то ненароком можно и испугаться.

— Ну так вас-то я знаю. А этих первый раз в жизни видел.

— Ну да, точно, — Кавабэ перестал хихикать.

— А сами похороны… Сложно сказать, какие они. Ну это как бы… — Ямашта сглотнул слюну. — Человек, когда умирает, его сжигают. Везут в специальное место — крематорий называется. Там гроб въезжает в такую огромную печь и — дзынь! — двери закрываются, а потом через час…

На словах «а потом через час» Ямашта перешел на едва слышный шепот, и я подался вперед, чтобы услышать, что же там происходит через час.

— …Остаются одни кости. Все сгорает, только кости остаются. Белые, лежат кучкой. Небольшой такой.

— Целый час жгут?

— Ага.

— Там, наверное, жарко. И огонь гудит.

Ямашта немного подумал.

— Из большой трубы, — сказал он, — шел белый дым, но совсем чуть-чуть. Папа говорит, что когда-то давно, когда он был маленьким, гораздо больше дыма выходило. Нет, не гудит. Потихоньку сгорает.

Кавабэ начал дергать ногой. Это был плохой знак, означавший, что время пошло и в какой-то момент, только неизвестно в какой именно, бомба замедленного действия сработает и он выкинет какой-нибудь трюк. Я слышал, как моя мама говорила: «Кавабэ-кун такой эксцентричный!» Интересно, что такое «эксцентричный»? Наверное, «странноватый» или что-то в этом роде.

— А потом все брали эти кости палочками и складывали в похоронную урну.

— Палочками?

— Да. На этом все закончилось.

Значит, на этом все закончилось. Понятно, но как-то не очень.

— А ты плакал? — спросил я.

— Не-е.

— Но это же твоя бабушка. Тебе совсем не было грустно?

— Так я даже не помню, когда последний раз ее видел. Мне тогда, может быть, один годик был. Она для меня совсем как незнакомая.

— А-а…

— Я там и не был никогда, ну, где она жила. Это очень далеко.

Ну да, я тоже со своей бабушкой, которая папина мама, уже очень давно не виделся. Совершенно не помню, какая она.

— Послушайте, — голос у Ямашты вдруг сел. — А вы вообще когда-нибудь видели мертвеца?

— Ты чего? Где мы его увидим? — сказал Кавабэ, пошевелил кончиком носа и замолчал. А мне пришло в голову, что за все то время, как я узнал, что Ямашта уехал на похороны, я ни разу — даже тогда, когда спрашивал про кости, — не подумал о том, что Ямашта видел взаправдашнего мертвеца. Мне такое даже в страшном сне не снилось!

— А ты видел?

— Ага. — Ямашта смотрел мне прямо в глаза.