Друзья - [18]

— Так ешьте быстрее, троглодиты.

— А вы знаете, что это ягода? — Кавабэ погладил арбуз по крутому боку. — Огромная ягода. Наверное, когда люди ее в первый раз увидели, о-очень удивились.

— Давай, режь, болтун, — сказал дед.

— Я не могу.

— Почему?

— Потому что я никогда раньше арбуз не резал.

— Никогда не резал арбуз?

— Так он же уже нарезанным продается. Мы целый не покупаем, потому что нам с мамой его не съесть.

— Н-да… — дед посмотрел на арбуз. Наверное, вспоминал, когда он сам в последний раз покупал арбуз целиком.

— Ну, вот и хорошо, что не резал. Как раз научишься, — сказал Ямашта. Он взял нож, посмотрел на него, сказал «секундочку» и, вскочив, вдруг побежал на улицу. Нож остался лежать на веранде.

— Эй, ты куда?

— Сейчас вернусь.

Минут через десять он появился, запыхавшийся, держа в руках какую-то штуку, похожую на огромный чернильный камень.

— Ого, — сказал дед. Ямашта улыбнулся. Мы с Кавабэ уже вообще ничего не понимали.

— Неси в раковину на кухне, — распорядился дед.

Ямашта скинул кроссовки, взял нож и зашел в дом.

Кухня располагалась на другом конце дома. Над раковиной было небольшое окошко. Мы видели, как Ямашта положил в раковину похожую на камень штуку, смочил ее водой, а потом со стороны кухни послышались какие-то странные вжикающие звуки.

— Чего это ты там делаешь?

Ямашта даже не посмотрел в нашу сторону.

Дед снял сандалии и тоже вошел с веранды в дом. Мы с Кавабэ пошли вслед за ним.

Не подходящий по сезону котацу тем временем уже был убран в шкаф. Теперь обстановка небольшой устланной татами комнаты состояла из складного низкого столика, маленького комода с телевизором на нем и шкафа в углу. Если не считать валявшейся на полу подушки, набитой гречневой крупой, в комнате был идеальный порядок. Никаких тебе сувениров или запыленных искусственных цветов или настенных календарей. Ничего лишнего. Даже как-то слишком убрано.

На полутемной кухне пахло старым домом. Деревянный пол приятно холодил ступни. Справа была входная дверь, слева, должно быть, ванная и туалет. На полочке над раковиной — две кастрюльки. В мойке — чайная чашка.

Ямашта, крепко сжав в правом кулаке рукоятку ножа, равномерно водил лезвием по камню: взад-вперед, взад-вперед. Четырьмя пальцами левой руки он прижимал лезвие к камню. Лицо у Ямашты было серьезное. Губы плотно сжаты.

— Он нож точит! Вот это да! — восхищенно сказал Кавабэ.

— Здорово у тебя получается, — похвалил дед.

— Так у меня же у папы — рыбная лавка, — оторвавшись на секунду от своего занятия, сказал Ямашта. — Он сам знаете как здорово ножи точит!

Немного поменяв наклон ножа, Ямашта продолжил. Вокруг было тихо-тихо: никаких звуков, кроме вжиканья лезвия по камню и стрекота цикад со двора.

— Ты тоже хочешь в рыбной лавке работать, когда вырастешь? — спросил дед.

Лезвие ножа серебристо поблескивало в полутьме, как рыбья чешуя. Ямашта смотрел на нож, не отрываясь, и молчал.

— Не знаю, — сказал он наконец. — Мама все время говорит: «Чем в глупой лавке торчать, лучше учись как следует». Она говорит: «От лавки этой никакой прибыли. Так, глядишь, и замуж за тебя никто не пойдет. Вот выучишься, найдешь себе приличную работу, приличную невесту…»

Он остановился. Перевернул нож. Поменял руки и снова начал мерно водить лезвием по камню туда-сюда.

— А мне нравится работать в лавке, как папа! — Ямашта легонько провел по лезвию большим пальцем, чтобы проверить свою работу.

— О… Осторожно, острое! — сказал Кавабэ.

— Не волнуйся.

Я никогда раньше не видел Ямашту таким уверенным в себе.

— Ты что, ни разу не порезался? — спросил я.

— Да нет, конечно, порезался. И не один раз. Но если все время бояться и к ножу не подходить, то никогда не научишься с ним обращаться.

— Все ты правильно говоришь, — сказал дед.

— А это не я. Это папа так сказал, — улыбнулся Ямашта. — Я тогда очень сильно порезался. Не то что к ножу, к доске разделочной боялся подходить. Нож — это вещь такая: им человека убить можно, а можно наоборот, как папа говорит, вкус к жизни вернуть — если что-то стоящее приготовить. Все зависит от того, как ты им пользуешься. Ясно? Теперь-то я уже рыбу запросто разделываю. Ничего не боюсь. Хоть селедку, хоть ставриду одной левой распластую на три части.

Мы восхищенно смотрели на Ямашту. Тем временем он закончил точить нож и отправился на веранду, к арбузу. Двор, залитый ярким летним солнцем, казался из полутемной кухни сияющим параллелепипедом света.

Нож с хрустом вошел в арбузный бок, и арбуз, будто того только и ждал, распался на две половины.

— Я же говорил, хороший арбуз, — сказал дед.

— Здорово! — Кавабэ не отрывал глаз от ножа, как если бы вид сияющего лезвия мог помочь ему удержать впервые пережитое, неповторимое ощущение — первый раз в жизни он сам разрезал арбуз.

— Ты, парень, поаккуратней. Знаешь выражение такое: «кой-какому дитяте ножа не давати»? — ухмыльнулся дед.

— Какому еще дитяте? — насупился Кавабэ.

— Не знаем мы такого выражения, — сказал Ямашта, и было непонятно, то ли он так ловко прикидывается, то и ли и по правде не знает.

В красной арбузной плоти скрывалась армия черных семечек, таких крепеньких и свежих, что казалось, сейчас эти семечки, как десантники, сами начнут выпрыгивать из арбуза одна за другой. Каждую половину мы поделили на четыре части. Каждую такую восьмушку — еще напополам. Каждый выбрал себе дольку, и, едва сдерживаясь от нетерпения, мы наконец-то впились зубами в сочную арбузную мякоть. В горле у нас к тому времени пересохло, и арбузный сок казался от этого еще вкуснее. Дед поделил свою дольку еще на две части и ел медленно, тщательно пережевывая каждый кусочек.