Друзья в верхах - [69]

— Разумеется, я никогда не рассказываю ему или кому-то еще подробностей, но я действительно сказала, что ты озабочен больше обычного.

— Озабочен?

— Да. Ситуацией с сыном Патты и тем, как он собирается решать эту проблему, — ответила она. — И этими бедными погибшими молодыми людьми. — Увидев выражение его лица, она поторопилась заверить: — Ничего этого я не упоминала, просто пыталась объяснить отцу, насколько трудно тебе в последнее время приходится. Не забывай, что я живу с тобой в одном доме и сплю в одной постели, так что и без ежедневных отчетов понимаю, что тебя беспокоит.

Она выпрямилась на стуле, словно решила, что разговор окончен и она может встать и пойти принести им выпить.

— Что еще ты сказала ему, Паола?

Он не собирался так легко сдаваться.

Она ответила не сразу, зато ответ был правдивым.

— Рассказала о недоразумении с Кадастровым отделом, о том, что предупреждение о демонтаже квартиры висит над нами как какой-то бюрократический дамоклов меч.

Брунетти продолжал настаивать, он хотел знать всю правду:

— И какова была его реакция?

— Он спросил, не может ли он чем-нибудь помочь.

Брунетти настолько устал за последние дни, что готов был махнуть рукой на происходящие за его спиной события и позволить им идти своим чередом. Однако ему было стыдно видеть спокойное двуличие Паолы — его жены, матери его детей, и он не смог промолчать.

— Я же велел тебе не делать этого! — повысил он голос, но тут же исправил свою резкость. — Я же просил тебя.

— Я помню. Поэтому я и не просила отца помочь.

— Не просила? Он сам догадался вмешаться в историю с нашей квартирой?

Брунетти почти кричал.

Она тоже рассердилась:

— Я не знаю, что он сделал! Может быть, он и не делал ничего.

Брунетти показал на конверт, который она держала в руках:

— По-моему, все ясно. Я просил тебя не принимать от него помощь, не вынуждать его использовать своих друзей и связи.

— Но ты не видишь ничего предосудительного в использовании наших, — уколола она мужа.

— Это другое, — упорствовал он.

— Почему?

— Потому что мы маленькие люди. У нас нет его власти. У нас нет уверенности, что мы всегда получим то, что хотим, и всегда сможем обойти закон.

— Ты и в самом деле считаешь, что есть разница? — в изумлении спросила она.

Брунетти кивнул.

— В таком случае, кто такой Патта? — спросила она. — Один из нас или один из сильных мира сего? — Если ты думаешь, что для маленьких людей в порядке вещей пытаться обойти систему, но это неправильно для людей, обладающих властью, то кто тогда Патта? — Видя, что муж колеблется, Паола уточнила: — Я спрашиваю потому, что ты, само собой, и не пытаешься скрыть свое отношение к тому, что он делает, чтобы спасти сына.

Его окатило волной ярости.

— Сын Патты — преступник!

— Но он все-таки его сын.

— И именно поэтому для твоего отца в порядке вещей попирать закон — потому что он делает это для своей дочери?

Как только эти слова слетели с его губ, он пожалел о них, и это сожаление смягчило его гнев, а потом и окончательно потушило его. Паола смотрела на него, приоткрыв рот от изумления, как будто он ее ударил.

Брунетти тут же пробормотал скороговоркой:

— Извини-извини. Я… я не то хотел сказать. — Он откинул голову на спинку стула. Боже, закрыть бы глаза и забыть обо всем! — Мне действительно очень жаль. Я не должен был этого говорить. — Он все же заставил себя еще раз извиниться.

— Да, ты не должен был.

— Это не правда, — буркнул он в качестве третьего извинения.

— Нет, — произнесла она очень спокойно. — Я думаю, именно поэтому ты и не должен был этого говорить. Потому что это правда. Он сделал это, потому что я — его дочь.

Брунетти собрался было возражать, что-то доказывать, но только устало выговорил:

— Я не могу и не хочу тратить на это силы, Паола.

— На что?

— На ссоры с тобой.

— А мы и не ссорились.

Ее голос звучал отстраненно, равнодушно и слегка высокомерно.

— О, ну вот, пожалуйста!

Брунетти опять начал раздражаться.

Помолчали, не глядя друг на друга. Наконец Паола спросила:

— Что, по-твоему, я должна сделать?

— Делать теперь уже нечего. — Он ткнул пальцем в сторону конверта. — Все сделали за нас… Паола, неужели мы и вправду не можем вернуться к идеалам нашей молодости?

— А ты бы хотел, чтобы я вернулась?.. Нет, это невозможно, я вынуждена признать. И потому последний мой вопрос риторический: ты действительно хотел бы, чтобы я вернулась к тем идеалам?

Брунетти встал и пошел к выходу с террасы.

«Да, — думал он, — возвращение к идеалам нашей юности — еще не гарантия мира в семье…»

Через несколько минут он появился с двумя бокалами шардоне. Они посидели полчаса, не касаясь серьезных тем, пока Паола не взглянула на часы — ей пора было начинать готовить ужин. Прихватив пустой стакан мужа, она наклонилась и, коснувшись его щеки, поцеловала в правое ухо.

После ужина он лег на диван, теша себя надеждой, что он в любом случае нашел бы средство поддержать мир в собственной семье и что ужасные события, которые так заботят его в последнее время, никогда не нарушат покой его дома. Он попытался отвлечься чтением Ксенофонта, но, несмотря на то что оставшиеся в живых греки приближались к дому и были в относительной безопасности, ему было трудно сконцентрироваться на проблемах двухтысячелетней давности. Кьяра, заглянувшая около десяти, чтобы поцеловать его и пожелать спокойной ночи, не стала заводить разговор о кораблях, даже не подозревая, что, сделай она это, Брунетти согласился бы купить ей океанский лайнер «Куин Элизабет-2».