Друзья поневоле - [6]

Сани уже неслись во весь опор, но вершники догоняли. Петька заметил, как один из них опередил всех. Сильный конь, екая селезенкой, мощными скоками приближался к его саням. Петькина голова постоянно крутилась вперед и назад, крик отчаяния готов был сорваться с его искривленных страхом губ.

Вот вершник оказался уже совсем близко. Дыхание коня стало отчетливо слышно, даже заметны струи пара, вырывающиеся из его ноздрей. А Петька все работал кнутом, но его конь и так скакал на пределе своих возможностей. Верховой, по всему видно, был отменным ездоком. Он опередил всех на добрых полсотни шагов, и теперь Петька уже видел оскаленную в ухмылке физиономию молодого ратника в меховой островерхой шапке. Тот пригнулся влево, готовясь схватить вожжи или, обогнав, остановить коня под уздцы. Вот он уже скачет рядом с санями, а рука его протянулась к Петьке.

Ужас так переполнил все Петькино существо, что он только сейчас и вспомнил, что так и не выпустил пистолет. Он заторопился, руки инстинктивно сами делали все так, как и было надо. Взводимый курок тихо щелкнул, и Петька вдруг подумал, что тятька правильно сделал, что купил такие дорогие, но удобные пистоли.

Рука вершника почти схватила вожжи. Оскаленная рожа была уже в аршине, но в этот момент с губ Петьки сорвался вопль отчаяния, и прогремел выстрел. Рука его дернулась, пистолет вывалился, а вершник свалился прямо в сани. Его конь отпрянул чуть в сторону, но продолжал скакать рядом.

Петька в полусознательном от страха состоянии услышал сзади почти одновременно два выстрела, на мгновение блеснули вспышки.

Тело вершника придавило Петьку, и это добавило ему трепета. Он обернулся. Отстающие всадники сдерживали коней, те дробно перебирали копытами, вздергивали головы, всхрапывая от возбуждения. Удила рвали их губы. Ругань явственно доносилась до парня. А сани продолжали нестись вперед, и вскоре всадники отстали, растворились в темноте.

Петька посмотрел вперед. Кузьма сдерживал коня и поджидал Петькины сани. Кони сбавляли скок, шумно дыша, от них валил пар и едкий запах пота. Поравнявшись, Кузьма спросил:

– Петька, а Петька, ты живой?

– Живой! – крикнул Петька срывающимся от пережитого голосом. – Чего оставили меня одного?! Я чуть со страху не помер! А ну-ка помоги от московита освободиться. Придавил он меня малость, – и сам удивился спокойствию, которое вдруг нахлынуло на него.

– Ты что, угробил его? Ну и Петька! Погоди малость, я коня его изловлю. Хорош больно конь, жалко, коли пропадет, – Кузьма поскакал за конем московита, который отстал теперь и мерно переходил на рысь. Стремена болтались у него по бокам.

Петьке было слышно, как Кузьма успокаивал чужого коня, тот пугливо прядал ушами, всхрапывал, но в конце концов дал взять себя за повод.

Передние сани почти остановились, поджидая Петьку. Сафрон крикнул:

– Петр, как там у тебя? Это ты стрельнул?

– Я, тятя! Кажись, второго мертвяка нам нечистый подбросил! – голос его звучал с нарочитой бравадой, но в груди бродил холод от сознания своей причастности к смерти хоть и врага, но все же человека.

– Тпрруу! – это Пахом сдерживал распаренного коня.

Сани остановились, и в этот миг Петька вдруг вздрогнул и отпрянул. Московит что-то пробормотал и дернулся. Ужас снова охватил Петьку. Он дрожащим голосом крикнул:

– Он живой! Что-то бормочет. Стащите его быстрее!

Отец уже ворошил тело московита. Тот очнулся, стал ругаться, но его слов никто не понял. Все столпились вокруг. Петька вылез из саней и с трудом стал ходить вокруг них на затекших ногах. Все тело колотилось мелкой, неунимающейся дрожью.

– Э, да это татарин! – воскликнул Пахом, усаживая раненого на соломе. – Молодой еще, совсем малец. Чего ж ты лез на рожон, а? – это было сказано уже ратнику.

– Собаки, вы мне заплатите за это! – прошипел голос с татарским акцентом, но вполне правильно. – Где мой конь? Я вас всех перережу!

– Парень, не хорохорься! – крикнул Кузьма. – Ты теперь не у себя в орде. Да и ранен ты, видать. Давай-ка поглядим, куда тебя зацепило.

Парня повернули, расстегнули тулуп, тот тихо застонал и уже не таким злобным голосом прошептал:

– Нога. В бедро он мне угодил, ой!

Пахом быстро оголил ногу. Крови было много, она продолжала сочиться. Он осмотрел рану, поднял голову и оглядел собравшихся вокруг:

– Насквозь. Но кость вроде не задета. Кровищи парень много потерял, ослаб. Надо перетянуть рану, а то кровью изойдет, – с этими словами он снял с парня пояс и стал неуклюже перетягивать им ногу повыше раны. – Теперь тряпицей замотать хорошо бы…

– Чего ты возишься с ним, Пахом? – голос Кузьмы был недоволен и злобен. – На кой ляд он нам сдался? Оставим здесь, и пусть его Бог рассудит. Вражина, нехристь поганый!

– Нет! – взвизгнул Петька. – Я чуть не убил человека! Как я отмолю этот грех? Меня совесть замучит, коли оставим его тут!

– Петруха, сынок, а что с ним делать-то? – спросил Сафрон. – Обуза одна, да и только. Да и опасно с ним ехать.

– Нет, тятя! Ты хочешь, чтобы я вечно мучился? Коли его оставите, то и мне придется с ним остаться. Что же с того, что он нехристь? Человек же! Бог не простит мне этого! Довезем до Колмовского монастыря, а там и оставим. Он уже недалече. Версты две пути-то.