Друзья Мамеда - [22]

— А из-за чего они к тебе пристали? — недоверчиво выспрашивал Коля. Он видел, что я что-то темню, но не мог понять, почему я это делаю.

— Пьяные были, — отвечал я, — вот и пристали.

— Ну как, голова не болит? — заботливо спросил Захар Иванович.

— Нет, — сказал я, хотя голова болела, пожалуй, сильней, чем вчера, наверное, оттого, что я не спал всю ночь и плакал.

— Бледный ты какой, — сказал Захар Иванович. — Тебе надо еще полежать.

— Сегодня полежу, а завтра встану, — отвечал я. Про мамино письмо и про Али я не мог говорить. Ни Захар Иванович, ни Коля с Гамидом, наверное, не знали про письмо. И просто беспокоились о моем здоровье.

— Завтра вставать не надо, а вот послезавтра придется, — сказал Захар Иванович.

— Почему? — спросил я. — Срочный заказ?

— Нет, — отвечал Захар Иванович невесело, — с заказом мы и без тебя бы управились.

— А что же тогда? — спросил я удивленно.

И Захар Иванович нехотя ответил:

— Эвакуируемся.

— Когда? Куда? — Я даже подскочил на постели.

— Послезавтра, — отвечал Захар Иванович, — приказ.

Я уже слыхал не раз это слово — «эвакуация». Но я всегда думал, что эвакуируются только женщины с детьми. А мы ведь не дети.

— Нам на фронт надо идти, а не в эвакуацию ехать, — сказал я.

Но Захар Иванович ответил:

— Приказ, ничего не поделаешь.

Захар Иванович заторопился. Вместе с ним ушли и ребята. Еще бы, сегодня было полно дел: снимали и упаковывали станки, собирали и укладывали инструменты. Эвакуировалось не только училище, но и завод тоже. Уезжать мы должны были на Урал и там наладить производство. Вот, оказывается, какие были дела. Ничего не поделаешь, как сказал Захар Иванович. Фашисты подходят все ближе. Радио то и дело повторяет: «Воздушная тревога! Вражеский налет. Над городом самолеты противника!» А нам надо работать. Вот и сейчас, не успел начаться день, как уже завыли сирены, извещая об очередном налете.

VIII

Вечером в главном сборочном цехе, который был самым большим из всех цехов на заводе, состоялось общее собрание училища. Я тоже пошел, хотя чувствовал себя неважно и Зина уговаривала меня лежать.

— Я пойду на собрание и расскажу тебе все, что там будут говорить, — сказала она, поставив на тумбочку возле моей постели ужин и горячий чай.

Еще раньше забегал Коля. Сказал, что ребята прямо с работы идут на собрание и он забежал только на минутку узнать, как я себя чувствую. Днем он никак не мог выбраться. Столько дел, что даже минуты нет свободной. Зато вечером после собрания он снова зайдет, и, наверное, не один. Ребята все спрашивают про меня, беспокоятся и хотят проведать, тогда и расскажут, что будут говорить на собрании. Но как только Коля ушел, я потихоньку поднялся. Надел свою одежду, которая висела на стуле. И гимнастерка и брюки были вычищены и отглажены. Это, конечно, Зина постаралась. Я и не заметил, когда она успела все сделать.

Завод находился совсем близко. Наше училище примыкало к заводским корпусам.

Собрание уже началось. Когда я вошел, сборочный цех был набит битком. Все наши мастера и начальство стояли на балконе у потолка над главным входом. Вдоль ограды балкона висел огромный транспарант, на котором большими буквами было написано: «Все силы на разгром врага!» Эти слова я хорошо знал. Они были самыми главными в нашей жизни за последнее время. Мы помнили о них, когда оставались работать вторую смену и гнали от себя усталость, и тогда, когда дежурили на крыше, и когда рыли траншеи для убежища. И теперь тоже они невольно бросались в глаза, и, наверное, каждый из нас, прочитав их, становился как-то собранней и готов был работать хоть круглые сутки и выполнять любое задание, лишь бы враг был и в самом деле разгромлен.

Ребята-ремесленники сидели где попало — кто на верстаках, кто на столе конвейера. И тут я вдруг понял, что в самом начале показалось мне не совсем обычным в цехе: конвейер стоял. А я всегда, когда мне приходилось бывать в сборочном цехе, видел его в движении.

Выступал директор. Голос у него негромкий, но его хорошо слышно, потому что в огромном цехе удивительно тихо. Директор говорит о том, что враг подошел к границам нашей республики.

Кто-то крикнул:

— Не видать им Дагестана как своих ушей!

А до меня вдруг дошло, что фашисты и в самом деле подошли к границам Дагестана. До сих пор, хотя я читал газеты и следил, как и все ребята, за положением на фронтах, мне все еще казалось, что война идет где-то далеко. Там сражался мой брат Али, сражался отважно и мужественно до самого конца и пал смертью храбрых, как настоящий джигит. Там сражается мой отец и другие мужчины из нашего аула. Но все же это происходит где-то далеко на фронте, а здесь у нас — тыл. И вдруг я понял, что фронт теперь проходит совсем близко, не сегодня-завтра пройдет по нашему городу. Неужели фашисты пройдут по нашим улицам, будут топтать их своими сапожищами, разместятся в училище, захватят завод. «Они и в горы могут прийти, в наш аул», — мелькнуло у меня. Как же так? Нет! Нет! Нет! Никогда! Наверное, не я один так думал, потому что несколько голосов одновременно крикнуло это слово:

— Никогда! — И все, не сговариваясь, дружно подхватили его.