Друзья, любовники, враги - [9]

— Ее угораздило оказаться на месте происшествия. Она — телерепортер из Нью-Йорка, она была там, когда все случилось.

Гидеон взглянул на Рафи.

— Кстати, у нее даже есть имя. Не желаешь узнать? — спросил тот.

Однако Гидеон уже ушел в себя.

— Ну, хорошо, — улыбнулся Рафи, — раз тебя так разбирает любопытство, не буду тебя мучить. Ее зовут Саша Белль.

Гидеон рассматривал другую фотографию, на которой молодая женщина в легкой блузке выходила из римского отеля, и он по-прежнему не видел в ней ничего особенного. Высокая, стройная, привлекательная. В руках — пачка газет.

Рафи взял сигарету, отыскал в кармане спички, закурил, глубоко затянувшись, и, медленно выпуская дым, заговорил:

— Пару месяцев назад Глику пришла идея сделать документальный сериал под общим названием «Семья». В каждой серии будет рассказываться об одной конкретной семье, живущей в любой точке планеты. Предполагалось, что первая передача будет о семье фермера из Аппалачей, о нем самом, о его жене и восьми ребятишках.

Гидеон молчал. Он рассматривал последнюю фотографию, на которой Саша Белль выходила из ресторана с мужчиной. На голове — косынка. Закрылась от ветра воротником куртки.

— Однако неделю назад, — многозначительно продолжал Рафи, — было решено внести в программу кое-какие изменения, и рассказ о семье из Аппалачей пойдет во второй серии.

— Почему? — насторожился Гидеон.

— Кто-то посоветовал Глику другую семью, — неопределенно ответил Рафи.

Мрачное чувство захлестнуло Гидеона, прежде чем он нашел в себе силы говорить.

— Семью Карами, я прав?

Рафи молча кивнул.

— Наш ответ на террористический акт, — пробормотал Гидеон, обращаясь к самому себе.

— Мы уверены, что диверсия — дело рук Тамира Карами и его группы.

Слова Рафи произвели на Гидеона странное впечатление.

— После стольких лет… — все, что он смог выговорить.

— Он последний, — мягко сказал Рафи. — После стольких лет он единственный, кто остался в живых.

Иерусалим, Израиль

1974 год

В ту зимнюю ночь в Иерусалиме было холодно, как никогда. Полная пожилая женщина, кутаясь в шерстяной халат, отправилась на кухню. Такие холода обычное дело где-нибудь в Пинске [5] или Милуоки [6], но для Израиля это был настоящий мороз. Взяв деревянную ложку, она попробовала на вкус готовящееся жаркое. Почмокав губами, добавила щепотку соли и мускатного ореха. Затем развела муку для соуса. Мороз или не мороз, а такой грудинки не сыщешь ни в Пинске, ни даже в Милуоки. Есть брюква, есть каша. Есть дрова, чтобы затопить получше. Будет и сытно, и тепло.

Мясо было уже почти готово, и женщина, подсев к столу, стала просматривать газеты и журналы, накопившиеся за несколько дней… И все-таки сегодня что-то мешало ей сосредоточиться. Тиканье стенных часов уводило к воспоминаниям о последнем дне в школе в Милуоки. Эти часы были преподнесены ей в качестве прощального подарка. Оставив газеты, она поднялась из-за стола и стала шинковать морковь. За этим занятием она унеслась мыслями в далекий 1921 год, когда еще девочкой ей довелось совершить путешествие из России в Америку, а оттуда в Палестину.

Все последующие годы не смогли обесцветить ее первое яркое впечатление о земле Палестины. Это удивительное чувство было живо в ее душе. Прекрасный ковер из сосновых иголок под ногами на Голанских высотах. Фантастическое ощущение от скольжения по волнам Мертвого моря, соленого, словно рассол. Завывание муллы в ночном Иерусалиме. Были, конечно, и другие воспоминания о тех первых годах, но уже не столь восхитительные и романтичные. Она подняла руку, чтобы заколоть прядь волос. Помнила она и о первых потерях, и о первой боли, которую ей довелось пережить вместе со своими старыми друзьями. С самого начала все они должны были забыть, откуда приехали и кем были в своей прошлой жизни. Многое промелькнуло перед мысленным взором пожилой женщины. Бои с англичанами, возделывание садов на склонах Хайфы, строительство ирригационных каналов для апельсиновых рощ, заключение сепаратных перемирий с супердержавами, соперничество со странами «третьего мира» за вступление в ООН. Сначала была Палестина со своими ранами и трагедиями. Затем появился Израиль, государство, унаследовавшее все прошлые раны и трагедии и возродившееся для новых испытаний.

Пожилая женщина обращалась мыслями далеко в прошлое и совсем не думала о будущем. Может быть, потому что будущего у нее просто не было. Не было с тех пор, как врачи обнаружили у нее рак в последней стадии. Впрочем, если бы даже наступила ремиссия, на какое будущее могла рассчитывать семидесятипятилетняя женщина?..

Отряхнув с халата крошки, она взглянула на заголовки газет. Насилие, убийства, вылазки террористов, война. Придет ли этому когда-нибудь конец? Погромы в России считались едва ли не оправданной формой укрепления общественных устоев. Право убивать выдавалось за право выбора между смертью и бесчестьем. Что-то удалось изменить. Борьба за выживание уступила место переговорам. И все-таки один вопрос не давал ей покоя. Сделала ли она все возможное, чтобы насилие было остановлено? Отдала ли все силы, чтобы зло не восторжествовало вновь?