Друзья, любовники, враги - [42]

Она вдруг вспомнила, что отправиться в Рим ее надоумила мать. Именно Каролина Белль предложила Рим, восклицая, что Виа Кондотти как раз то чудодейственное местечко, которое лечит любые сердечные раны; улица, которая наполняет человека новыми желаниями, будит мечты и избавляет от неприятных воспоминаний и боли. Однако для Саши Рим стал тем местом, куда люди приехали за покупками и отдохнуть, а вместо этого нашли страдания и смерть.

В фойе она едва не прошла мимо него. Но не потому, что хотела, чтобы он заметил ее первым, а потому что плохо видела без очков. Несколько мгновений она вглядывалась в окружавший ее туман, потом все-таки достала и надела очки. И сразу же увидела его…

Он успел подстричься и помолодел лет на пять. Впрочем, может быть, просто хорошо выспался. Ей понадобилось какое-то время, чтобы собраться с духом, прежде чем войти в образ обаятельной и привлекательной. И она опустила глаза, чтобы посмотреть на его обувь. «Обувь — это лицо мужчины» — учила ее мать. Вот о чем, дескать, всегда нужно помнить. На Гидеоне были обычные черные с коричневым туфли. Самый подходящий цвет. Не серые или голубые, или, боже упаси, белые. До сих пор для Саши самой непостижимой загадкой было то, с чего это мать решила, что белые туфли непременно следует надевать накануне Дня поминовения, но никак не после оного.

Он уже был рядом с ней и слегка касался ее руки.

— Привет, — сказал он, оглядывая ее с головы до ног, — мне вас не хватало.

На нем был темно-синий костюм, прекрасно подогнанный под его атлетическую фигуру. Из нагрудного кармана выглядывал светло-голубой носовой платок. Не франтовато-распущенно вылезал, а просто скромно-старомодно выглядывал. Глаза Гидеона были такими же голубыми, как и утром.

Когда они выходили на улицу, он чуть приобнял ее за талию, а швейцар у дверей взял под козырек. Дорогой черный «рено» ждал у подъезда. Швейцар распахнул перед ней дверцу, и она скользнула внутрь и устроилась на сиденье нога на ногу. Гидеон сел рядом, и она почувствовала его взгляд.

— У вас чудесная грудь, — заметил он.

Повернувшись к нему, она подумала о том, что благодарить его за этот комплимент глупо, а возмутиться или негодовать слишком по-ханжески. Кроме того, ведь никто не принуждал ее надевать белую шелковую блузку без лифчика. Она ничего не сказала, а он вдруг озаботился ее реакцией.

— Я вас не обидел?

Не прошло и минуты, а ее тело уже успело подвергнуться осмотру и обсуждению. Она снова задумалась. Ответь она сейчас утвердительно, то покажется ему глупой провинциалкой, ответь отрицательно — легкомысленной. Она прибегла к мудрости талмуда.

— А если да?

— Тогда я бы попросил вас простить меня, — ответил он, снова взяв ее за руку.

Загудели автомобили. Он отпустил ее руку и повел машину по авеню Георга V. Для полного счастья ей не хватало сигареты. Она смотрела, как в ответ на ее просьбу он роется в бардачке. Потом он положил ей на колени пачку «Мальборо» и щелкнул зажигалкой.

— Не знал, что вы курите.

— А я и не курю, — ответила она, доставая сигарету.

Он выглядел смущенным.

— Как насчет ужина в «Нормандии»? — предложил он, сворачивая на мост и выезжая на левый берег Сены.

— Почему именно в «Нормандии»?

— Просто там приятно. Вы когда-нибудь там были?

— Во время свадебного путешествия.

— Какая жалость.

— Почему?

— Потому что «Нормандия» пострадала от плохих воспоминаний.

— Но у меня нет плохих воспоминаний, — сказала она с улыбкой. — По крайней мере о «Нормандии». — Сказала и подумала, что защищать «Нормандию» все равно что напрашиваться на ужин.

— Пожалуй, — сказал он, — это вообще была не самая удачная мысль. Там слишком людно в это время года. И в основном, арабы.

— Вы говорите словно о военном конфликте.

— Просто я вел репортаж с оккупированной территории. Или вы единственная в нашей команде, кому позволено вести репортажи? — улыбнулся он.

Ей понравилось, что они, оказывается, в одной «команде», но решила промолчать.

— Вам действительно хочется курить? — спросил он, притормозив у светофора около Национальной ассамблеи.

— Да нет, не очень, — ответила она, и вытащив сигарету, прикоснулась кончиком языка к фильтру.

Он, должно быть, нажал какую-то кнопку, потому что она услышала, как щелкнули замки на дверцах.

— Я мог бы пригласить вас потанцевать в метро, — продолжал он, взяв ее руку, которая как раз оказалась на сиденье между ними.

— Потанцевать в метро, — повторила она.

В этом было что-то знакомое.

— Держу пари, вы никогда этого не пробовали, — сказал он, пожимая ей руку.

— А если да, это вас огорчит? — спросила она, словно в его ответе была вся ее надежда.

— Нисколько, — ответил он, пристально глядя на нее. — Потому что у нас с вами это получилось бы лучше, чем у других. — Он говорил медленно, выпуская слова, словно птиц. — Сегодня на площади Конкорд играют Кола Портера. Я случайно узнал.

Она радостно засмеялась.

— А как вы узнали?

— Сорока на хвосте принесли. По крайней мере его играли там сегодня утром, когда мы расстались.

— На «Отель де Вилль» обычно играют классику.

Он пожал плечами.

— Париж!

— Париж… — повторила она, удивляясь тому, как естественно она себя чувствует рядом с ним. От скованности не осталось и следа.