Друзья и соседи - [18]

Кончилась музыка, автор пьесы говорит: «Бывают сценические паузы, и все они разные: в одной раздумье, в другой растерянность, а в этой, что была сейчас, — большой, драгоценный смысл». Он так и сказал. Я в точности запомнил.

А что Егоров?

Егоров сидит на табуретке, и, можете представить, у него слёзы на глазах.

Такой затейный был малый, а тут сразу расчувствовался. Возраст, он, конечно, своё действие оказывает, но, мне думается, не в этом дело. А в чём дело, каждый поймёт.

Минут пять прошло, малость обжились мы в этой землянке, друг на друга посматриваем, словами обмениваемся, и вдруг позывные — «Широка страна моя родная». Я на Егорова глянул — очень у него лицо напряжённое.

И тут раздаётся голос из динамика, голос, который с войны все помнят: «Внимание! Говорит Москва. От Советского Информбюро…»

И вот слушайте, что ещё наш Егоров придумал. Диктор начал читать сводку, но не обычную, какие тогда передавали. Егоров у каждого разузнал, и у меня в том числе, про самый памятный бой, про ту атаку, что могла стать последней, одним словом, про главные мгновения, главные часы, главные дни из той тысячи с лишком дней, что каждому довелось провоевать.

Один про Харьков услышал, другому диктор Прохоровку напомнил, третьему Оршу на Днепре, кому что. И такая это была необыкновенная сводка, что все опять онемели.

Может, если бы кто-нибудь другой её прочитал, такого бы эффекта не было, а тут гремел голос, которого никто из нас не забудет.

Диктор читал про полк, в котором Матвеев служил, мы на Матвеева смотрим — он седой совсем, а глаза горят, хоть прикуривай. Говорит диктор о рукопашной под Курском, мы обращаем взгляды на бывшего лейтенанта, а ныне инженера Калягина. Каждый о своём услышал, каждый своё пережил.

Мы, конечно, поняли, что этот монтаж составил и сообщил диктору наш уважаемый начальник штаба, бывший ротный старшина, а в наши дни человек искусства.

Диктор замолчал, и тут началось. Один другому руку жмёт, обнимаются фронтовики, Егорова в объятиях тискают, а он доволен, просто-таки сияет. Он говорит: «Солдаты, тихо!»

И опять вступает голос диктора. Он со всей своей силой произносит: «Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза. Слушайте важное сообщение…»

Мы все как один встаём и слушаем сообщение о победе над гитлеровской Германией.

Я больше ничего не могу добавить.

Я предлагаю поднять стакан вина в день великого праздника. Выпьем за наше боевое братство, за нашу дружбу, за крепкую память и против склероза, не столько нашего, сколько иностранного.

И ещё в этот светлый майский день приглашаю выпить за товарища Егорова, у которого вообще-то совершенно другая фамилия, который трудится в театре, а также за наше искусство, которое помогает нам помнить то, что мы никогда не вправе забывать.

Ваше здоровье!

ДЕТИ ДО ШЕСТНАДЦАТИ

Утро

Просыпаться нужно быстро, а не как некоторые: сперва один глаз откроют, потом, немного погодя, другой, да ещё при этом зевают — и всё получается постепенно, а вот если открыть оба глаза и вдобавок повертеть головой — сразу всё увидишь: и стены из брёвен, и деревянный потолок в длинных трещинах, и самодельный абажур, и машинку на столике, которую трогать совершенно необязательно, и диван-кровать, и маму с папой.

— Всё-таки он молодчина, — тихо говорит мама, — спит как сурок.

Но Павлик не спит. Он лежит на боку и трогает пальцем полоску на стене, светлую и тёплую, наверно потому, что она из солнца.

— Коля, тебя бы очень удивило, если бы он проснулся и сказал: «Доброе утро! Пора вставать». Интересно, что бы ты сказал.

— Я бы сказал — можно ещё немножко полежать, меня две недели не было дома, я был в командировке, и к тому же сегодня выходной…

— Я спрашиваю о другом. Что бы ты сказал, если бы он вообще вдруг заговорил?

— Я нисколько бы не удивился.

— Естественно, — усмехается мама, — ты бы, я думаю, даже не удивился, если б услышал от него, что он надумал жениться.

— Тут бы уж я, конечно, удивился…

— Почему?

— Потому что жениться ему рановато…

— Ты думаешь?

— Убеждён. Он должен встать на ноги, разобраться, что к чему…

Павлик молча всё это слушает, хотя решительно ничего не понимает. Он внимательно смотрит на маму, но мама его не видит, она закинула руки за голову и лежит. А папа тянет на себя белый шнурок, и штора начинает подниматься, комнату заполняет солнечный свет, такой яркий, что Павлик вынужден зажмуриться.

— Ты его разбудишь, — говорит мама.

— Павел Скворцов, подъём! — командует папа, но Павлик не открывает глаз: пусть все думают, что он ещё спит, а потом он ка-ак крикнет, и все испугаются: и мама, и папа, и Тяпка — собака с разными ушами, одно белое, другое рыжее.

Павлик приоткрывает глаза — Тяпка уже на крыльце. Живёт она у соседа и приходит каждое утро. Стоит, ждёт и помахивает хвостом: как видите, я пришла, если вам нужно, чтобы я что-нибудь съела, пожалуйста. Сделаю. Только для вас.

Всего этого Павлик не знает, он только видит белорыжую Тяпку, которая его, между прочим, ни разу не укусила, несмотря на то что они уже давно знакомы и Павлик не раз хватал её за хвост.

— Вот что, — говорит мама, — я решила сегодня проделать небольшой эксперимент. Я временно полностью отключусь. Забота о Павлике ляжет целиком на твои плечи. Подъём, туалет, кормление и всё остальное. Я хочу на тебя посмотреть, как ты будешь суетиться…