Друсс-Легенда. Легенда. Легенда о Побратиме Смерти - [10]

— Спокойного тебе сна.

— Да, парень, я всегда сплю спокойно. Ступай к своим родителям и скажи им что-нибудь на прощание.

— Погоди! — воскликнул Друсс. Воин задержался на пороге. — Ты верно сказал. Я не хотел бы, чтобы Ровена осталась одна в горах. Я говорил в гневе…

Шадак кивнул:

— Силу человеку дает то, что вызывает в нем гнев. Помни об этом, парень.

Шадаку не спалось. Он удобно устроился в кожаном кресле, вытянул длинные ноги к огню и положил голову на подушку, но образы и воспоминания продолжали клубиться в его уме.

 Он снова видел перед собой сатулийское кладбище и Йонасина, обнаженного по пояс, с широкой изогнутой саблей и маленьким железным щитом на левой руке.

«Что, дренай, страшно?» — спросил он.

Шадак, не отвечая, медленно отстегнул перевязь и снял теплую шерстяную рубаху. Солнце грело спину, свежий горный воздух наполнял легкие. Нынче ты умрешь, шепнул ему внутренний голос.

И поединок начался. Первую кровь пустил Йонасин, задев грудь Шадака. Больше тысячи сатулов, собравшихся вокруг кладбища, разразились криками. Шадак отскочил назад.

 «Уж не намерен ли ты покуситься на мое ухо?» — небрежно бросил он. Йонасин сердито зарычал и снова ринулся в атаку. Шадак отразил удар и двинул сатула кулаком в лицо. Кулак отскочил от скулы, но Йонасин пошатнулся, и Шадак ткнул его мечом в живот. Йонасин успел отклониться вправо, и клинок распорол только кожу на боку. Настал черед Йонасина отскочить назад. Из пореза хлестала кровь, и сатул потрогал рану, изумленно глядя вниз.

«Да, — сказал Шадак, — у тебя тоже есть кровь в жилах. Иди сюда, я пущу тебе еще малость».

Йонасин с воплем ринулся вперед, но Шадак ступил в сторону и рубанул его по шее. Когда смертельно раненый сатул повалился наземь, Шадак ощутил громадное облегчение и радость осуществившегося. Он жив!

Но его карьере пришел конец. Переговоры завершились ничем, и после возвращения в Дренан Шадака отправили в отставку.

После этого он нашел свое истинное призвание, став Шадаком-Охотником, Шадаком-Следопытом. Разбойники, убийцы, изменники — он шел за ними, как волк.

За все годы после боя с Йонасином он не знал больше подобного страха. До сегодняшнего дня, когда молодой воин с топором вышел на солнце.

«Он молод и не обучен, я убил бы его», — твердил себе Шадак.

Но льдистые голубые глаза и сверкающий топор не оставляли его в покое.

Друсс сидел под звездами. Он устал, но спать не мог. На улице показалась лисица — она подбиралась к мертвому телу. Друсс швырнул в нее камнем, и она отбежала, но недалеко.

Завтра сюда слетится воронье, и звери сбегутся пожрать мертвую плоть. Всего несколько часов назад здесь суетились живые люди со своими надеждами и мечтами. Друсс встал и пошел по главной улице мимо дома пекаря, который  лежал на пороге рядом со своей женой. Кузня была открыта, и огонь в ней еще не совсем погас. Внутри лежали три тела. Тетрин-кузнец успел уложить своим молотом двух врагов, а сам рухнул у наковальни с перерезанным горлом.

Друсс отвернулся.

И зачем же все это делается? Ради рабов и золота. Чужие жизни для работорговцев не значат ничего.

— Вы поплатитесь за это, — сказал Друсс, глядя на мертвого кузнеца. — И вы, и ваши сыновья — я всем вам отомщу.

Он подумал о Ровене — в горле у него пересохло, и сердце забилось чаще. Сдержав слезы, он оглядел деревню.

В лунном свете она казалась странно живой, нетронутой. Почему бандиты не подожгли ее? В рассказах о таких набегах захватчики всегда поджигали дома. Потом он вспомнил о дренайском эскадроне, дозором объезжавшем округу. Столб дыма мог привлечь солдат, окажись они поблизости.

Друсс понял, что нужно делать. Он протащил труп Тетрина по улице к залу собраний, пинком открыл дверь и уложил кузнеца посередине. Потом вернулся на улицу и начал стаскивать в зал всех мертвых. Он был уже усталым, когда начинал, и под конец вымотался совсем. Сорок четыре тела разместил он в длинном зале, позаботившись уложить мужей рядом с женами и детьми. Он не знал, зачем так делает, но это казалось ему правильным.

Последним он внес в дом тело Бресса и уложил его рядом с Патикой. Став на колени перед мачехой, он склонил голову.

— Спасибо тебе за твою многолетнюю заботу и за любовь, которую ты дарила отцу. Ты заслуживала лучшей доли, Патика.

Собрав всех мертвых, он начал носить дрова из зимнего хранилища, раскладывая их вдоль стен и между трупами. Напоследок он принес из амбара большой бочонок лампадного масла, полил дрова и плеснул на стены.

Когда на востоке забрезжил рассвет, он поджег свой погребальный костер и раздул пламя. Утренний ветерок, впорхнув в дверь, дохнул на огонь, и огонь с голодным ревом охватил первую стену.

Друсс вышел на улицу. Поначалу дыма было мало, но вот пламя разгорелось и в утреннее небо взвился черный столб. Легкий ветер превратил его в грозовую тучу.

— Здорово же ты потрудился, — сказал тихо подошедший Шадак.

Друсс кивнул.

— Хоронить их не было времени. Может быть, солдаты заметят Дым. 

— Возможно — но тебе надо отдохнуть. Нынче вечером силы тебе понадобятся. — Шадак пошел прочь, и Друсс залюбовался его плавной, уверенной походкой.

Она восхищала юношу, как восхищала и ласка, с которой Шадак принял Таилию. Словно отец или брат. Друсс знал, что девушка нуждается в утешении, но сам не способен был утешить ее. Он не обладал легкостью общения, как Пилан или Йорат, и в обществе женщин и девушек всегда держался неловко.