Друри Лейн - [216]

Когда в последний день процесса Каррьер произносил заключительную речь, мы все четко предвидели исход. Он честно боролся, но проиграл и знал это, но, тем не менее, решил честно отработать полученный гонорар.

— Говорю вам, — гремел адвокат, обращаясь к ошеломленному жюри, — что если вы отправите этого человека на электрический стул, то нанесете профессиям юриста и медика худший удар за двадцать лет! Дело против подсудимого, так ловко, но ложно состряпанное обвинителем, основано на цепочке обстоятельств, сплетенной судьбой над головой этого несчастного. Вы слышали, как эксперты заявляли, что он должен был инстинктивно, повинуясь привычке, наступить на горящий лист бумаги левой ногой; вы знаете, что убийца наступил на него правой и, более того, что тем вечером в дом входил только один человек. Как же вы можете сомневаться, что мой подсудимый невиновен в этом преступлении? Мистер Суит был очень умен, но чересчур. Скольких экспертов он ни предъявил бы для доказательства противоположного, он не может подвергать сомнению личную честность, профессиональную репутацию и огромные знания главного эксперта защиты, знаменитого доктора Мартини из Нью-Йорка! Какими бы убедительными ни казались поверхностные доказательства, как ловко обвинитель ни внушал бы вам мысль о тайном сговоре при подготовке этого дела защитой, вы не можете с чистой совестью отправить этого беднягу на электрический стул за преступление, которое он был физически не в состоянии совершить!

После совещания присяжных, продолжавшегося шесть с половиной часов, Аарон Доу был признан виновным, но, учитывая спорную природу некоторых доказательств, жюри почтительно рекомендовало суду проявить милосердие.

Спустя десять дней Доу приговорили к пожизненному заключению.

Глава 12 Последствия

Каррьер подал апелляцию, но ее отклонили. Аарон Доу, скованный наручниками с помощником шерифа, был отправлен назад в тюрьму Алгонкин отбывать заключение, которое должно было закончиться только с его смертью.

Мы получали сведения о нем от отца Мьюра. Согласно правилам, по возвращении в тюрьму с Доу обращались как со всеми новыми заключенными, — несмотря на предыдущий срок, он был вынужден заново проходить весь тяжкий круг тюремной рутины, чтобы заработать жалкие «привилегии» и стать настолько полезным членом сообщества потерянных душ, насколько позволят его поведение и доброта тюремщиков.

Шли недели, но мрачное выражение на лице Друри Лейна не исчезало. Меня удивляла его настойчивость — он отказывался возвращаться в «Гамлет» и продолжал гостить у отца Мьюра, днем греясь на солнце в садике священника, а вечера проводя в беседах с хозяином дома и с начальником тюрьмы Магнусом, которого часто приглашали, когда возникали вопросы, касающиеся Аарона Доу.

Я понимала, что старый джентльмен ожидает каких-то событий, но не могла определить, действительно ли он на что-то надеется или остается в Лидсе из-за чувства солидарности к несправедливо осужденному. Во всяком случае, мы с отцом не могли его покинуть, поэтому тоже оставались в городе.

Но пока все происходящее было лишь косвенно связано с делом. Смерть сенатора Фосетта и намеки в оппозиционных газетах на его мошенническую деятельность поставили доктора Фосетта в рискованное политическое положение. Джон Хьюм, после того как дело Фосетта было решено к его сомнительному удовлетворению, начал прямую атаку на оппонентов, принимающую форму разгребания грязи, которую он, по-видимому, считал простительной, учитывая моральный облик врагов. О личности и карьере покойного сенатора циркулировали чудовищные слухи. Каждый день приносил что-то новое. «Боеприпасы», попавшие в руки Хьюма и Руфуса Коттона во время расследования убийства сенатора, возвращались врагу с весьма красноречивым эффектом.

Но доктор Фосетт не собирался признавать свое поражение. Его политический гений дал о себе знать в ответном ходе. Политикан с менее развитым воображением встретил бы обвинения Хьюма потоком брани. Но доктор Фосетт хранил молчание.

Его единственным ответом было выдвижение Илайхью Клея кандидатом в сенаторы.

* * *

Мы все еще злоупотребляли гостеприимством Клеев, поэтому я могла наблюдать всю изощренную процедуру. Несмотря на свое богатство, Илайхью Клей пользовался популярностью в округе Тилден — он был филантропом, лидером солидного бизнеса, обеспечивающего рабочие места, и, с точки зрения доктора Фосетта, являлся идеальным оппонентом крикливого реформиста Джона Хьюма.

Мы получили первый намек на происходящее в голове доктора, когда он однажды вечером пришел в дом и закрылся с Илайхью Клеем. Их тет-а-тет продолжался два часа. Когда они наконец вышли и доктор Фосетт, как всегда учтивый и елейный, уехал, мы увидели на лице нашего хозяина выражение нерешительности.

— Никогда не догадаетесь, — удивленно сказал он, словно сам не мог этому поверить, — что этот тип от меня хочет.

— Хочет, чтобы вы были его политическим конем-качалкой, — проворчал отец.

Клей уставился на него:

— Откуда вы знаете?

— Это ясно как день, — сухо ответил отец. — Именно такое и мог придумать этот хитрый негодяй. Что именно он вам предложил?