Другой Синдбад - [4]

— Вы очень хорошо осведомлены, — любезно отозвался раб. — Этот нектар — сладчайший из сладких, но на солнце он прокисает, и поэтому его можно перевозить лишь в самые темные ночные часы, а это очень дорого. Каждый глоток его стоит как целый султанский дворец.

— Вот-вот! — с великим удовлетворением воскликнул гость. — Наполни мой кубок доверху!

— Но я должен-таки развлечь вас своим рассказом, — рискнул вступить пожилой Синдбад. — Итак, в тот миг я понял, что должен последовать за своей судьбой, — он слегка содрогнулся, — или навсегда остаться бедняком. Вот почему я собрал жалкие пожитки, которые у меня еще оставались, и продал их на торгах, выручив за все три тысячи динаров. На эти деньги я накупил на базаре редких и экзотических товаров и оплатил проезд на корабле, направляющемся в дальние страны… И вот мы поплыли вниз по реке от Багдада до Басры, а оттуда по огромному зеленому морю и останавливались во множестве портов, и я продавал и выменивал свои товары с великой выгодой.

— Очень интересная история, — сказал господин, со скучающим видом стоявший в толпе, ловя слугу за золотой браслет на запястье. — Послушай, вот это — не нежнейшие ли из фиников, что растут на карликовых пальмах лишь в самых высоких горах страны?

— О, сколь велика ваша мудрость, что вы заметили, — отозвался безукоризненно вышколенный слуга. — Да, это те самые финики, доставленные сюда с гор, где лето такое короткое, что все плоды надо собрать за один день, иначе они померзнут прямо на деревьях.

— И стоят целое состояние, верно? — уточнил скучающий господин, отсыпая пригоршню изысканного лакомства себе в тарелку.

— Стоимость их такова, — учтиво ответил слуга, — что если бы какие-нибудь богатейшие из стран цивилизованного мира вдруг решили, что они стали слишком богаты, чтобы по-прежнему расплачиваться золотом, они приняли бы этот самый фрукт в качестве новых денег.

— Поразительно! — воскликнул скучающий мужчина, которому, казалось, было уже не так скучно. — Прошу прощения, но я возьму еще немножко. — С этими словами он опустошил золотой поднос слуги.

Воистину замечательное празднество довелось мне наблюдать в тот день, роскошный пир во всех смыслах этого слова. Хоть я и был всего лишь бедным носильщиком и обычаи богатых были мне неведомы, меня поразило, что кто-то, пусть даже столь богатый, как великий Синдбад Мореход, мог позволить себе пировать с таким невероятным размахом.

— Но позвольте мне продолжить свою историю, — отважился напомнить о себе Синдбад, и его публика позволила-таки ему это, лишь изредка прерывая рассказ звуками глотания, жевания да время от времени прорывающейся отрыжкой. — Да будет вам известно, — продолжал Синдбад, — что после многих дней пути корабль наш бросил якорь возле огромного острова, чтобы находящиеся на борту его купцы могли раздобыть фруктов и свежей воды, чтобы подкрепиться.

Но, увы, это новообретенное пристанище посреди океана было не тем, чем показалось сначала. Мы с моими товарищами-купцами высадились на этот остров, и многие вскоре начали разводить костры, чтобы пожарить мясо из судовых припасов. Я решил, однако, что не столь велик мой голод, как потребность размять ноги. Вот почему я успел добраться до дальней оконечности острова, прежде чем дразнящие запахи пищи достигли моих ноздрей, чтобы напомнить, что, пожалуй, мне тоже в конце концов нужно поесть. Но не успел я повернуть обратно, как земля у меня под ногами задрожала и вздыбилась со страшным ревом, как будто сам остров вскричал от боли.

Синдбад помедлил, словно давая слушателям время представить себе чудеса, о которых он говорил. Продолжая свой рассказ, он раскачивался, будто все еще стоял на том заколдованном острове.

— Мгновением позже я понял, что мы находимся вовсе не на острове, но на спине живого существа. Я слышал позади себя голос капитана, остававшегося на борту, он кричал, чтобы мы поспешили вернуться на корабль, в безопасность. Мы и на самом деле наткнулись не на остров, но на огромного кита, который спал там так долго, что поверх его шкуры накопились слои грязи и на спине у него выросли деревья. Так он покоился многие годы, но — увы! — костры, разложенные моими спутниками-торговцами на теле чудища, нарушили его покой, так что теперь этот самый кит наконец собрался погрузиться в море.

Я был просто поражен тем, сколько всего сумел капитан сообщить нам за столь короткое время, но у меня не было возможности долго восхищаться этому, ибо гигантский кит в самом деле исчезал под волнами. Живой остров начал двигаться, и вода закружилась вокруг моих лодыжек. Купцы бросали свои припасы и кухонную утварь и опрометью бежали к кораблю, и некоторые особо удачливые смогли добраться до него, пока капитан спешно поднимал якорь.

Мое положение было отнюдь не столь благоприятным. Я стоял в самой задней части огромного, поросшего лесом чудовища, в добрых пяти минутах ходьбы от корабля, причем это были пять минут, когда земля не вздыбливалась и не раскачивалась у меня под ногами.

Купец раскачивался взад и вперед, зримо демонстрируя свою историю, и, безусловно, колыхание его брюшка действительно помогало понять, в каком затруднительном положении оказался он посреди открытого моря.