Другой Ленин - [34]

Говоря так, Владимир Ильич подшучивал над своим собеседником: получалось, что финские товарищи сначала приняли неоправданно строгое решение, а теперь не выполняют его. «Мне стало неловко», — писал Сирола.

«Я еду не открывать ателье, а делать революцию!» «Одевался он очень бедно, хоть любил изящество», — замечал Чернышевский о привычках Рахметова. «Почти бедно, но всегда опрятно одетый, — писал о Ленине в 1915 году швейцарский социалист Фриц Платтен. — Бедность его костюма, казалось, мало или вовсе не угнетала Ленина». «На свою одежду обращал внимания мало, — вспоминала Крупская. — Думаю, что цвет его галстука был ему безразличен. Да и к галстуку относился как к неудобной необходимости».

Скромность и непритязательность в одежде, за редкими исключениями, вообще была свойственна для революционеров. «Ильич… на свою внешность обращал столько же внимания, — вспоминал большевик Григорий Шкловский, — сколько любой русский студент-«нигилист». Борода его росла тогда (в 1903 году. — А.М.) во все стороны, и о стрижке ее он не заботился, и это, между прочим, шло к нему гораздо лучше, чем когда он, по отношению к ней, применял методы европейской цивилизации…» Глеб Кржижановский отмечал: «Карл Маркс случайно застиг явившегося к нему впервые Луи Блана за прихорашиванием перед зеркалом в передней. Это сразу принизило Луи Блана в глазах Маркса. Ничего подобного не могло случиться с Владимиром Ильичем. Костюм его был всегда весьма прост, обычен, без малейшего оттенка какой-либо претенциозности».

Однако характерным отличием Ленина в своем кругу была подчеркнутая опрятность в одежде. Меньшевик Владимир Цедербаум так описывал весь облик 27-летнего Ульянова: «Ироническая складка у губ под рыжими усами, рыжая бородка клинышком («как у ярославского мужичка», — говорили у нас), — таким запечатлелся в моей памяти Ленин после первой встречи с ним. Одет он был, в отличие от других товарищей, носивших блузы и косоворотки, весьма аккуратно, носил крахмальный воротничок и манжеты. Держался он в высшей степени просто…» Большевичка Феодосия Драбкина писала об одежде 33-летнего Ульянова: «Из дешевой материи, но исключительно опрятный костюм. Я не представляю себе Владимира Ильича с оторванной пуговицей или в несвежем воротничке… Это не было опрощением, за которым часто скрываются фальшь и лицемерие. Это было доведение до минимума своих личных потребностей, чтобы все силы отдавать делу».

Вообще же аккуратности и точности, которые для Рахметова стали своего рода культом, Ленин старался придерживаться и в большом, и в малом. Его теща Елизавета Васильевна говорила о нем в 1904 году: «Володенька во всем ловкий. Пуговица у него где-нибудь оторвется, ни к кому не обращаясь, он сам ее пришьет, и лучше, чем Надя [Крупская]. Он и ловкий, и аккуратный. Утром, прежде чем сесть заниматься, всюду с тряпкой наводит порядок среди своих книг. Если ботинки начнет чистить — доведет их до глянцу. Пятно на пиджаке увидит — сейчас же принимается выводить».

«Никогда, даже в домашней обстановке, — писал Кржижановский, — он не ходил одетым небрежно. А какой идеальный порядок был у него на столе!.. Ни в чем: ни в работе, ни в жизни — Ленин не терпел небрежности».

В 1917 году, после падения самодержавия, Ленин возвращался в Россию и по пути остановился в Стокгольме. Шведский журналист Отто Гримлунд писал: «После обеда нам удалось уговорить Ленина прогуляться по городу. Мы собирались купить ему костюм. Ленин вместе с Крупской пошли в большой универмаг и купили костюм, который теперь демонстрируется в Музее Ленина в Москве. Ленин ворчал, считая, что старый костюм мог бы ему послужить еще некоторое время. Купить ему еще что-нибудь было совершенно невозможно. «Я еду домой, в Россию, не за тем, чтобы открывать там какое-нибудь ателье, а делать революцию!» — шутил он».

Впрочем, по другим сведениям, Ленин все-таки купил в том же магазине пальто, брюки и кепку. А сам универмаг благодаря посещению Владимира Ильича на долгие десятилетия превратился в одну из туристических достопримечательностей шведской столицы.

Когда Ленин уже жил в Московском Кремле, домашняя работница Ульяновых, вытряхивая в коридоре его костюм, ворчала: «Вот, всем правит, всем ворочает, а костюм себе справить не может, только и знаю, что чиню и штопаю».

Однажды эти причитания услышал сам Владимир Ильич, засмеялся и ободряюще похлопал ее по плечу: «Ничего, ничего. Вот разбогатеем, куплю себе новый костюм. Вам меньше хлопот будет».

«В старых туфлях приятнее». Владимир Ильич вообще старался избегать излишнего комфорта. Лидия Фотиева вспоминала такой случай после революции: «У него [Ленина] мерзли ноги в кабинете, и он попросил дать ему войлок под ноги. Войлок достали… Но позже удалось достать шкуру белого медведя. Большую, роскошную шкуру расстелили под письменным столом и креслом и были рады: и красиво и тепло будет Владимиру Ильичу. Но, придя в кабинет и увидев эту обновку, Владимир Ильич рассердился. Он сказал: «В нашей разоренной, полунищей стране такая роскошь недопустима». Пришлось убрать шкуру и водворить на ее место войлок».