Другой Брежнев - [19]

Словом, спастись во время «карнавала» можно было только «по-карнавальному»: притвориться не тем, что ты есть! В первую очередь погибали те, кто слишком серьезно относился к своей роли в окружающем мире, ни за что не желая от нее отказаться.

Такому испытанию подвергся и наш герой. По словам его племянницы Любови Брежневой, в 1937 году Леониду Ильичу всерьез угрожал арест. И спасся он именно бегством: когда над ним нависла угроза ареста, он отправился в Свердловск. Здесь он переждал то время, когда его могли арестовать. «Самое интересное, я нигде в биографиях этого не читала, — добавляла Любовь Брежнева. — Спасаясь от гэпэушников, Леонид уехал в Свердловск, где поселился у вдовы царского генерала, у которой в свое время снимал комнату. Она подарила ему на память пистолет мужа. Когда о Брежневе «забыли», он вернулся в родной город. Как-то вечером, забавляясь подаренной игрушкой, Леонид случайно спустил курок и прострелил моему отцу руку. Пуля угодила между большим и указательным пальцами, оставив ровный круглый след».

Пистолет в 1937 году, да еще от «вдовы царского генерала», — мягко говоря, далеко не безопасный подарок! Зачем же Леониду Ильичу понадобилось так рисковать? Позднее, в октябре 1964 года, когда наш герой снова ожидал ареста, он не расставался с пистолетом, клал его себе под подушку. Нетрудно догадаться: и в 1937 году при появлении чекистов он собирался использовать это оружие. А уж в кого бы он стрелял — в себя или в них, — об этом судить труднее…

Если верить этому свидетельству, Леонида Ильича в 1937 году выручила именно его авантюрная жилка. Бегство, да еще с пистолетом в кармане, — необычный поступок, вполне отвечавший чертам его характера!

«Не люблю заниматься бесконечной болтовней». Уже будучи главой страны, Брежнев в разговоре вспомнил один эпизод из своей жизни 30-х годов. Когда он стал работать в Днепропетровске, его сделали секретарем по пропаганде.

«Я, — рассказывал Леонид Ильич, — еле-еле отбрыкался, ненавижу эту тряхомудию, не люблю заниматься бесконечной болтовней».

Одним из слушателей этой истории оказался Александр Яковлев. Он позднее писал: «Произнеся все это, Брежнев поднял голову и увидел улыбающиеся лица, смотрящие на меня, — я ведь работал в идеологии. Он тоже повернулся в мою сторону. «Вот так», — сказал он и усмехнулся». К 30-м годам относится и такой эпизод. «Леонид Ильич как-то со смехом рассказывал, — вспоминала Любовь Брежнева, — что один его старый приятель, вынужденный отсиживать на собраниях, придумал умную штуку: нарисовал глаза, приклеил их с внутренней стороны очков и, нацепив их на нос, мирно спал на всех заседаниях, прося Леонида толкать его в бок, если увлечется и начнет храпеть. Генеральный секретарь очень сожалел, что у него хорошее зрение…»

Все это вовсе не означало, что Брежнев считал «болтовней» любую умственную работу. Совсем наоборот. Он любил повторять: «Нет ничего практичнее хорошей теории…»

А тогда, в Днепропетровске в 1940 году, Брежнев стал секретарем по оборонной промышленности. В обстановке приближавшейся войны это казалось ему, как, наверное, и всему обществу, полезным и нужным делом.

Глава 4 «ВСЮ ВОЙНУ ПРОШЕЛ, ЖИВ ОСТАЛСЯ»

«Разъяснять, пока камня на камне не останется». Как известно, началу Второй мировой войны предшествовало заключение пакта о ненападении между Москвой и Берлином. Сталин на приеме в Кремле поднимал бокал за здоровье немецкого вождя. Красноармейцы и солдаты вермахта проводили совместный парад в Бресте и угощали друг друга папиросами, красное знамя со свастикой и красное знамя с серпом и молотом развевались рядом…

Такой резкий поворот казался невероятным, хотя с точки зрения карнавальной в нем не было ничего особенного. Появилось даже насмешливое выражение: «Наши заклятые друзья». Но все-таки многих эти перемены приводили в замешательство. И Брежневу, как и другим партработникам, порой приходилось отвечать на недоуменные вопросы. Один из таких случаев описан в его мемуарах. На совещании лекторов в 1940 году Леониду Ильичу задали вопрос: «Товарищ Брежнев, мы должны разъяснять о ненападении, что это всерьез, а кто не верит, тот ведет провокационные разговоры. Но народ-то мало верит. Как же нам быть? Разъяснять или не разъяснять?»

«Время было достаточно сложное, в зале сидели четыре сотни человек, все ждали моего ответа, а раздумывать долго возможности не было», — читаем в воспоминаниях Брежнева. Что он мог сказать? Призвать к вечной дружбе с Гитлером? Но такой ответ сочли бы неискренним или неумным. А откровенность могла дорого обойтись самому докладчику. И все же Леонид Ильич сумел с честью выпутаться из трудной ситуации, а ответ его блистал настоящим карнавальным остроумием: «Обязательно разъяснять, — веско заявил он. — До тех пор, товарищи, будем разъяснять, пока от фашистской Германии не останется камня на камне!»

«И повесить Гитлера». С нападением Германии — 22 июня 1941 года — окружающий мир для большинства советских людей снова внезапно и катастрофически изменился. Много лет спустя Брежнев вспоминал случай, который видел собственными глазами: к западной границе, в Германию шел товарный поезд, нагруженный советской пшеницей. Но в это время самолеты «люфтваффе» начали его бомбить… Мирная тишина неожиданно сменилась взрывами, Красная армия отступала, Гитлер побеждал и брал советские города. Как объяснить столь невероятный поворот событий? Обществу требовалось как-то понять, осмыслить этот новый мир, где все менялось слишком быстро.