Другой Брежнев - [10]

Условностям всегда бросает: «schoking!»

Экстравагантно выпускает лиф,

Лорнирует базарно каждый смокинг,

Но не во всяком смокинге калиф…

Однажды, уже будучи генсеком, Леонид Ильич в кругу друзей прочитал наизусть необычное стихотворение. Глава самой крупной в мире безбожной страны вдруг стал декламировать стихи о языческом боге. Действие стихов происходило в Индии:

По горам, среди ущелий темных,

Где ревел осенний ураган,

Шла в лесу толпа бродяг бездомных

К водам Ганга из далеких стран.

Под лохмотьями худое тело

От дождя и ветра посинело.

Уж они не видели два дня

Ни приютной кровли, ни огня.

Меж дерев во мраке непогоды

Что-то там мелькнуло на пути;

Это храм, — они вошли под своды,

Чтобы в нем убежище найти.

Перед ними на высоком троне —

Сакья-Муни, каменный гигант.

У него в порфировой короне —

Исполинский чудный бриллиант.

Говорит один из нищих:

«Братья, Ночь темна, никто не видит нас.

Много хлеба, серебра и платья

Нам дадут за дорогой алмаз.

Он не нужен Будде: светят краше

У него, царя небесных сил,

Груды бриллиантовых светил

В ясном небе, как в лазурной чаше…»

Подан знак, и вот уж по земле

Воры тихо крадутся во мгле.

Но когда дотронуться к святыне

Трепетной рукой они хотят —

Вихрь, огонь и громовой раскат,

Повторенный откликом в пустыне,

Далеко откинул их назад.

И от страха все окаменело, —

Лишь один — спокойно-величав,

Из толпы вперед выходит смело,

Говорит он богу: «Ты не прав!

Или нам жрецы твои солгали,

Что ты кроток, милостив и благ,

Что ты любишь утолять печали

И, как солнце, побеждаешь мрак?

Нет, ты мстишь нам за ничтожный камень,

Нам, в пыли простертым пред тобой, —

Но, как ты, с бессмертною душой!

Что за подвиг сыпать гром и пламень

Над бессильной, жалкою толпой,

О, стыдись, стыдись, владыка неба,

Ты воспрянул — грозен и могуч, —

Чтоб отнять у нищих корку хлеба!

Царь царей, сверкай из темных туч,

Грянь в безумца огненной стрелою, —

Я стою, как равный, пред тобою

И высоко голову подняв,

Говорю пред небом и землею:

«Самодержец мира, ты не прав!»

Он умолк, и чудо совершилось —

Чтобы снять алмаз они могли,

Изваянье Будды преклонилось

Головой венчанной до земли, —

На коленях, кроткий и смиренный,

Пред толпою нищих царь вселенной,

Бог, великий бог, лежал в пыли!

Леонид Ильич пояснил, что это строки Дмитрия Мережковского — баллада под названием «Сакья-Муни». Поэт-декадент Мережковский, как известно, был ярым противником большевиков. После революции он покинул Россию. Восхищался Гитлером, называя его «Жанной д’Арк современности». А к Муссолини поэт однажды кинулся навстречу с такой неподдельной радостью, что опешивший дуче воскликнул: «Presto! Presto!» В 1941 году Мережковский публично поддержал Гитлера в начатой им войне против СССР…

Слушатели удивлялись, что Брежнев знаком с творчеством подобного одиозного поэта. «Потом я узнал разгадку», — писал Г. Арбатов. Выяснилось, что в молодости Леонид Ильич, как синеблузник, читал эти стихи со сцены.

В то время, в начале 20-х годов, русские храмы, совсем как в приведенной легенде, освобождались от накопленных веками ценностей — серебра, золота, драгоценных камней. Ценности изымались, по словам властей, на хлеб для голодающих Поволжья. И пронизанные религиозным духом стихи поэта-богоискателя неожиданно совпали с массовыми настроениями. Ведь борьба тогда шла не только против церкви, но и внутри самой церкви. В ней ширилось движение обновленцев («живой церкви»), которые охотно подкрепляли изъятие ценностей доводами религии. Совсем как герои «Сакья-Муни»!

Впрочем, по другим вопросам обновленцы готовы были и поспорить с новой властью. По стране гуляли остроумные шутки их вождя митрополита Введенского. Прославился его диспут с наркомом просвещения Луначарским. Они спорили о Боге, о происхождении человека. Нарком, разумеется, защищал идею родства человека с обезьяной, священник — создания его Богом. Церковник насмешливо заметил:

— Ну что ж, каждому его родственники лучше известны…

Молодежь, к которой принадлежал тогда Брежнев, естественно, стремилась в самую гущу этой борьбы. Характерной приметой времени стали так называемые «пасхи комсомола». Карнавальные шествия проводились в дни больших религиозных праздников — на Пасху, Рождество, Троицу. Молодежь устраивала пантомимы, факельные процессии, которые проходили под оглушительный звон кастрюль и сковородок. В шествиях обязательно участвовали представители «проклятого прошлого» — ряженые, изображавшие попов, мулл, раввинов и ксендзов, лам и шаманов. Среди них шли цари, генералы, фашисты, фабриканты, городовые и урядники. Порой шествие возглавляли «боги, святые и пророки» — Магомет, Моисей, Христос, Дева Мария, ангелы и архангелы. Они выступали перед хохочущей толпой с веселыми «проповедями». Рядом с ними шли «обитатели ада» — черти и дьяволы. Случалось, в этих «чертей» летели камни со стороны возмущенных верующих…

В Курске тоже проводились комсомольские Рождество и Пасха. Например, в рождественском маскараде 1923 года здесь участвовали такие ряженые:

— бог Солнца и огня (с ним — крутящееся колесо и чан с факелами);

— бог Рама в шкуре;

— заросший первобытный человек;

— женщины с ветками вербы, две из них вели священного барана (барана, впрочем, не нашлось, и его роль исполнял козел);