Завистливая Земля — о, Селена, я скажу это, хотя ты воспротивишься из боязни более сурового наказания! — была в этом повинна. Собрав бесчисленные запасы своей силы притяжения на вершине Килиманджаро, она была заряженной планетой, которая вырвала у Луны ее прекрасную косу. Теперь, раскрыв настежь рот[20] в сухой гримасе, она ждала прихода огромного потока, желая им украситься и спрятать под жидкой косметикой уродство, которое мы, ее жители, слишком хорошо знаем.
Сказать что-нибудь еще? Печально, печально присутствовать при приходе тех вод, что распластались на Земле с глухим хлопком, разливаясь, как слюни от тошноты, грязные от вулканической лавы, разливаясь в пропастях, откуда с ужасным гулом вылетал воздух... Ах, Астарта, сейчас, лучше помолчать; лучше облокотиться на борт корабля, когда уже настал твой вечер, смотря на дельфинов, которые прыгают, как волчки, и возвращаются в море, снова прыгают и снова возвращаются в свою тюрьму. И увидеть, печальнейшая Астарта, как дельфины прыгают к тебе, ища тебя, призывая тебя; как они похожи на селенитов, небесную расу веретенообразной формы, с добрыми привычками и всегда переполненным сердцем. Переполненным сейчас грязными отходами и едва ли светом твоего образа, что в мельчайшей жемчужине фосфоресцирует для каждого из них в самой глубине ночи.
1942
Перевод Т.Ворожищевой
