Другой берег - [26]

Дело было закончено, звезда была вычищена. Но ее свет, соединившись со свечением других звезд и светил, облагодетельствованных Обществом, превысил возможности темноты и тени.

Ночь в один миг прекратила свое существование. Все стало ослепительно белым: белое пространство, белый вакуум, небо, словно ложе, укрытое белейшими простынями, — ничего кроме тотально ослепительной белизны, в которую слилось свечение отчищенных звезд.

Перед смертью один из директоров Общества сумел чуть-чуть разлепить пальцы и посмотреть меж них, он увидел абсолютно белое, ослепительно белое небо — и звезды на нем, все звезды, как черные точки. Звезды — как черные точки, и туманности — как грозовые облака. И еще небо, абсолютно белое, ослепительно белое.

1942

Перевод Ю.Шашкова

КРАТКИЙ КУРС ОКЕАНОГРАФИИ

On peut dire alors que, sur la Lune, il fait clair de Terre.

Dictionnaire Encyclopedique Qillet, art. «Lune»[15]

Внимательно рассматривая карту Луны, мы заметим, что ее «моря» и «реки» находятся на значительном расстоянии друг от друга; даже полностью разъединены и рассеянно увековечивают воспоминания о бывшей воде. Поэтому, наверное, учителя внушают своим раскрывшим рты от удивления ученикам, что на Луне когда-то были закрытые речные бассейны и, конечно, не было никакой системы сообщающихся сосудов.

Все это происходит потому, что нет официальных сведений об обратной стороне нашего спутника. Только мне, — о, нежнейшая Селена! — мне знакома твоя сахарная спина. В тех местах, которые глупый Эндимион смог покорить ради своего удовольствия, реки и моря сливались когда-то в просторнейший поток, в лиман, теперь страшно сухой и холодный, палимый суровыми лучами Солнца, которые ударяют по нему, пытаясь разбудить, по правде говоря, безрезультатно.

Не бойся, Астарта. Твоя трагедия будет счастьем, горестью и ностальгией; но я изложу ее красиво, потому что здесь, на планете, от которой ты зависишь, больше обращают внимание на форму, чем на этику.[16] Позволь мне рассказать, как в былые времена твое сердце было неистощимым источником, из которого сладостными изгибами текли реки, пожиратели гор, испуганные альпинисты, всегда вниз, пока не встретятся все после беззастенчивой эволюции в великом потоке на твоей обратной стороне, который нес их в ОКЕАН. В многообразный океан, наполненный головами и телами![17]

Образовался поток широкого размаха, с водами уже забытых юношеских игр. Луна была девушкой, и ее река заплетала ей косу, которая спускалась в красивый изгиб между лопатками, обжигая своей холодной рукой то место, где дрожат почки, как жеребенок под шпорой. И так всегда, бесконечно, коса спускалась, окруженная горными пейзажами, сопровождаемая тяжелым удовлетворением, — обобщение обширнейшей гидрографии.

Если бы мы тогда смогли ее увидеть, если бы мы тогда не находились среди папоротников и птеродактилей, на первой стадии по пути к лучшим условиям, какое чудо из серебра и пены предстало бы нашему взору! Точно как собирающий поток, Великий поток протекал по обратной стороне нашей Земли. Но как же моря среди гор, прекрасные котловины, наполненные гибкой субстанцией воды? И отражение волн, аплодирующих собственной архитектуре? Удивительная вода! После тысяч замков и мимолетных облаков среди гор, после регат и свадебных тортов, и больших морских парадов напротив неприступных скал, шумная армия направилась к великой лагуне с обратной стороны, приводя в порядок свои легионы.

Позволь мне рассказать это людям, благозвучная Селена; те воды населяла небесная раса веретенообразной формы, с добрыми привычками и всегда переполненным сердцем. Ты знаешь дельфинов, читатель? Да, с борта лайнера, или по кино, из морских рассказов. А я тебя спрашиваю, знаешь ли ты их близко, мог ли ты хоть раз расспросить их об их грустной жизни, кажущейся столь веселой?[18] Я спрашиваю тебя, преодолевая легкое удовлетворение, которое предлагают тексты по зоологии, смотрел ли ты дельфину прямо в глаза...

По водам великого потока, по течению плыли селениты, существа, скрытые от исключительной очевидности, еще свободные от сравнений и имен, пловцов и фотографов. В отличие от дельфинов, они не прыгали по воде; их вялые спины поднимались в такт волнам, их стеклянные зрачки наблюдали в вечном изумлении череду дымящихся на берегу вулканов, ледники, присутствие которых предвещало холод воды, как холод липких рук, скрытно ищущих живот. И тогда они убегали от ледников в поисках тепла, которое поток хранил в глубоких подземных ярко-синих водах.

Печальнее всего рассказывать об этом, ибо это самое жестокое. Однажды собирающий поток забывает о верности своему руслу, из-за легкой кривизны Луны создающему влажную непокорную касательную, которая располагается, поддерживаемая густым воздухом, держа курс в пространство и к свободе... как рассказать об этом, не чувствуя в позвонках резко диссонирующие аккорды?[19] Поток удалялся по воздуху, вычерчивая маршрут определенного бунта, унося с собой воды Луны, растерзанной от удивления, внезапно обнаженной, оставшейся без ласки.

Бедные селениты, бедные, теплые и ласковые селениты! Погруженные в воду, они ничего не знали о своем звездном поражении; лишь только один, покинутый, который остался позади, внезапно оказался совсем один, чувствуя холод посреди русла великого потока, и мог сожалеть о такой несправедливой участи. Долго стоял селенит, видя, как удаляется в пространстве поток. Он не осмеливался отвести от него свой взгляд, потому что он уменьшался и едва был похож на слезу в вышине неба. Спустя некоторое время она завращалась по оси, и смерть пришла к ней медленно, нежно прикоснувшись рукой к выпуклому лбу умирающей. И с этого момента Луна стала такой, как о том учат трактаты.