Другое тесто - [2]

— Вот и молодцы, — сказала баба Даша чистым и каким-то уютным голосом, который ассоциировался с пирогами и сказками Роу.

Голос у неё был гораздо приятнее лица. В свете фар я с лёгкой оторопью увидел чудовищную харю с мощным носом, покрытую кратерами пор, волосками и бородавками. Самая большая бородавка росла над правым глазом, она напоминала вишню, решившую стать кактусом и уже покрытую колючками. Бородавка и кожные складки почти закрывали глаз, зато второй, белёсый и пронзительный, уставился на меня.

— Молодец, сынок, — сказала баба Даша. — Поезжай за мной тихонечко. Уже совсем близко.

Она приветливо улыбнулась, обнажив неожиданный жёлтый клык, торчащий вверх из нижней челюсти, как бивень, и пошла впереди, со своей лампой. Я медленно вёл машину — и она словно плыла по облаку, катилась, как по правительственной трассе, хотя под колёсами была та самая болотная жижа, что и раньше.

И от этого мне почему-то стало сильно не по себе.

Не помню, сколько мы так потихоньку пробирались вперёд в круге света фар. Мне показалось, что с дороги — съехали, под колёсами что-то шуршало, перед машиной стелилась убитая заморозками трава. В конце концов свет упёрся в серый дощатый забор.

Я заглушил мотор. Ворот в заборе не было — баба Даша отворила калитку. Во дворе радостно загавкало какое-то небольшое существо собачьей породы — и выкатилось навстречу, рыжее, кудлатое. На цепи эта собачонка не сидела.

— Не укусит? — спросил я бабу Дашу, помогая жене выбраться из машины.

Собачонка не дала своей хозяйке ответить: она заюлила и полезла к нам с мокрыми поцелуями. Моя жена принялась её гладить.

Во дворе стояла плотная тьма, только тусклый, явно не электрический свет сеялся из слепого оконца.

— Проходите сюда, детки, — сказала баба Даша. — Цыц, Бишка! Не приставай! Вот сюда, на крыльцо… — и посветила своей керосинкой.

Мы вошли в избу через совершенно тёмные сени, где пахло деревом, сеном и ещё чем-то деревенским, в очень тёплую горницу. Низенькое помещение, увешанное пучками сухих трав и гирляндами сушёных грибов, освещала ещё одна керосиновая лампа на простом деревянном столе — и красноватый отсвет лежал на потолке от огня в неожиданно огромной печи.

Впрямь странной. Я не знаток дикой деревенской жизни, но мне представлялось, что печь должна выглядеть как-то иначе. Этот агрегат, дышащий сухим теплом, в золотом свечении, напоминал не печь, а какой-то фантастический реактор.

Комнату делила светленькая занавеска в горошек.

— Ты посиди здесь пока, — скомандовала мне баба Даша, показав на лавку у стола.

Мою жену она обняла за плечи и увела за занавеску. Эта старая ведьма вела себя так, будто была в курсе всех наших бед — более того: всех наших дел.

— Хорошо, что приехала, Сонечка, — бормотала баба Даша, и я видел её тёмный силуэт на занавеске, а силуэта жены было не видно: она села или легла. — Плохо, что поздно.

— Надеялась, — сказала жена.

— Напрасно, — ворковала баба Даша. — Мальчик из другого теста. И ты знала, что так будет.

— Люблю, — сказала жена.

— Ну… — баба Даша сделала длинную паузу. — Ладно, это дело такое… не признающее… границ… а дитя не виновато, что у родителей то ли озарение, то ли затмение…

Жена вскрикнула.

— Беда, совсем беда, — сокрушённо проговорила баба Даша.

— Спаси её, — простонала жена.

— Ты же понимаешь, — сказала баба Даша. — Могу только заново испечь. Если не опасаешься последствий.

— Всё равно, — сказала жена.

— Хорошо, — сказала баба Даша, и я услышал плеск воды. — Будем рожать.

* * *

Не знаю, как я не рехнулся этой ночью.

Всё, что окружало меня, казалось безумными образами из давнего болезненного сна. Дикая изба с печью и ситцевой занавеской, глухая кромешная темень за окнами, вопли жены, золотое свечение от печи, в котором танцевали тени, воркование бабы Даши, рыжая кошка, которая запрыгнула на лавку и бодала меня в локоть. Вязкое, почти не текущее время.

Меня мутило от страха за жену и ненормальности обстановки. Я понял, что выражение «не может места себе найти» описывает совершенно реальное состояние: я не мог, мне хотелось метаться по избе. С трудом я заставил себя снова сесть, воткнул гарнитуру и попытался слушать аудиокнигу. Путаный детектив, сквозь который пробивались стоны жены, прилепил к мозгу идиотскую фразу «отголоски того разговора остались в его голове» — и я понял, что больше не могу.

Я вытащил наушники и понял, что вокруг тихо.

Из-за занавески вышла баба Даша.

У неё в руках был очень тёмный, наверное, синий или лиловый младенец. Жена громко и хрипло дышала за занавеской, а младенец, как мне показалось, не дышал вовсе — и его ручка свисала безжизненно, как у тряпичной куклы.

— Мёртвая? — хотел спросить я, но сухой язык не шевельнулся в сухом рту.

Баба Даша положила младенца на стол. Его грудь еле-еле приподнималась.

Я подумал, что срочно нужна скорая, реанимация — и тут же вспомнил, что малышка обречена и никакой вертолёт с реанимационной бригадой ей не поможет, как не помогла бы и дорогая клиника. Жена попыталась сбежать от судьбы, но ведь не сбежишь, даже в эту избушку старой ведьмы…

И тут я осознал, что вижу.

Лопату.

Или как это можно назвать.