Другое счастье - [35]

Пользуясь тем, что начался прямой участок дороги, Милли повернулась к Агате:

– Так где находится ваш островок? Почему вы так долго задержались на нем?

– Кажется, я тебе уже ответила.

– Почему тогда Джо звонил разыскивающий вас федеральный маршал?

– Твоему Джо? Когда был этот звонок? – невозмутимо осведомилась Агата.

– Вчера. Разве это что-то меняет?

– Кое-что меняет. – Теперь было видно, что Агата взволнованна.

– На этот раз мне нужна правда, иначе, даю слово, я высажу вас в первой же деревне по пути. Продолжайте свое путешествие без меня, – произнесла Милли тоном, не допускавшим возражений.

– Мой остров назывался Бедфорд-Хиллз. Если точнее, это не остров, а федеральная тюрьма на севере штата Нью-Йорк. Худшая из всех. Я провела там двадцать лет, прежде чем меня перевели в исправительную колонию. Оттуда я несколько дней назад сбежала.

– Вы – беглая заключенная? Получается, вы не только мне наврали, но и превратили меня в свою сообщницу. – Милли нервно забарабанила пальцами по рулю. – Вы хоть представляете, чем я рискую?

– Ничем ты не рискуешь: ты моя заложница.

– Для заложницы я удивительно покладиста.

– Этого у тебя не отнять. Да не беспокойся ты: во-первых, мы никому не дадимся, а если что, я скажу, что ты согласилась меня подвезти, не имея понятия, кто я такая.

Агата спрятала оружие в бардачок и, глядя на Милли, вздохнула.

– А вообще-то ты права, я не должна подвергать тебя такому риску. Ты и так уже много для меня сделала. Высаживай меня где хочешь, дальше я как-нибудь справлюсь сама.

Страх, недоверие, любопытство, волнение – все эти чувства перемешались в душе Милли. От волнения она, сама этого не замечая, опасно превысила скорость.

– Не гони! – прикрикнула на нее Агата. – Помни, у нас старая шина из багажника, давно забывшая, что такое асфальт. Будет обидно, если местный шериф прицепится к тебе за банальное превышение скорости.

– Какая наша следующая цель? – осведомилась Милли.

– Нашвилл, – сообщила Агата. – Будешь и дальше так давить на акселератор, мы примчимся туда в считаные часы.

Следующие пятьдесят миль они преодолели молча. Даже в автомастерской, где им чинили колесо, они не сказали друг дружке ни слова. Минул еще час, а они по-прежнему помалкивали.

– Отлично, – произнесла вдруг Милли. – Я доставлю вас в Нашвилл, но дальше наши пути разойдутся.

– Как хочешь, – ответила Агата, взглянув на нее обреченно. – А сейчас сделай милость, поверни направо. В пятнадцати милях отсюда стоит настоящий храм музыки, там можно посмотреть на величайшую в мире гитару. Было бы жаль упустить такую возможность…

– То есть проехать мимо? Вы это серьезно?

– Еще как!

– Эти типы были правы: у вас и вправду с головой беда.

– Когда меня посадили, мне было двадцать два года, сейчас я более чем на тридцать лет старше. Тридцать с хвостиком лет день за днем я жила по чужому приказу. Пробуждение, душ, прием пищи, работа в бельевой, прогулка во дворе. У меня украли две тысячи девятьсот пятьдесят три дня. Не знаю, сколько времени я пробуду на свободе, но, уверяю тебя, пока меня опять не скрутят, я буду делать то, чего еще не делала, в том числе глупые и бессмысленные вещи. А тебе я дам совет: раз не хочешь походить на меня, не жди тридцать лет, дай себе волю уже сейчас. По крайней мере, поразмысли об этом. Пусть ты с недавних пор зла на меня, согласись, что мы с тобой отлично развлекаемся. Представь себе тех двух балбесов, ищущих ключи от своего драндулета!

– Мы не Тельма и Луиза![6]

– Не слыхала о таких. Это твои знакомые?

– Забудьте. – И Милли со вздохом свернула вправо.

* * *

Уже на стоянке Милли была вынуждена признать, что никогда не видела ничего подобного. Левая часть ближайшего здания высотой в три этажа, с крышей выгнутой, как обечайка, изображала корпус огромной гитары. Огромное окно посередине имитировало розетку. Правая часть здания, гораздо более низкая, была вытянута в виде грифа. Узкие окна заменяли лады, провода вдоль всего «грифа» – струны.

– Согласись, редкостное зрелище! – простонала Агата, выходя из машины.

Толкнув дверь здания, Милли оказалась в обстановке, не похожей ни на что из того, к чему она готовилась. Позади двух пыльных витрин с гитарами тонул в полутьме пустой зал сельского бара. Столики и стулья теснились перед сценой, на которой стоял табурет и сверкал начищенным хромом микрофон.

Агата приподняла стекло одной из витрин и взяла в руки гитару «Гибсон».

– Надеюсь, вы не станете ее красть? – спросила шепотом Милли.

Агата, не ответив ей, пошла к сцене. На глазах у застывшей Милли она села на табурет, тронула струны, подкрутила колки и взяла несколько аккордов и запела. У нее оказался хороший музыкальный слух и приятный хрипловатый голос.

If you miss the train I’m on, you will know

that I am gone.

You can hear the whistle blow a hundred miles,

a hundred miles, a hundred miles,

a hundred miles,

a hundred miles.

You can hear the whistle blow a hundred miles…[7]

Откуда-то из тени появился мужчина, он подошел к Милли и стал молча слушать, пока Агата не допела припев. Милли попыталась с ним заговорить, но он приложил палец к губам. На пустой сцене сейчас сидела не Агата, а молодая женщина, возникшая из прошлого.