Другое Место. Рассказы - [89]

Лифт пошел вниз, остановился, проехал еще немного и окончательно стал где-то между этажами. Американец неодобрительно посмотрел на кнопку с надписью «Вестибюль» и снова нажал ее. Никакого результата.

— А вы как следует нажали? — спросил высокий, костлявый человек с заметным йоркширским акцентом.

— Да, — сухо ответил второй.

Высокий приставил к кнопке длинный и всем своим видом вызывающий доверие палец, но тоже не добился успеха.

— Удовлетворены? — спросил американец с иронической интонацией, которая как нельзя лучше соответствовала его низкому и довольно скрипучему голосу.

— Теперь удовлетворен, — сказал его спутник, ничуть не смутившись, — раз уж я и сам попробовал. Видно, там что-то заело. Давайте-ка поднимемся немножко, а потом спустимся. Не возражаете?

Американец кивнул и нажал нужную кнопку. Но лифт предпочел остаться на месте. Два пассажира прижались носами к двери и услышали сверху чей-то голос. Они стали кричать, но ответа не последовало. Однако через минуту послышался другой голос, более громкий и властный.

— Все нормально, — прогремел этот голос, обращаясь к ним. — Сейчас мы его починим. Только ничего не трогайте, пока я не скажу. Слышите?

Они в унисон закричали, что слышат.

— Тогда полный порядок, — ответил голос. — Это недолго.

Американец и высокий, костлявый человек посмотрели друг на друга.

— Ничего себе полный порядок! — сказал первый, выпятив нижнюю губу, отчего он стал похож на большого бледного младенца. — Я бы сказал наоборот: полный беспорядок!

— Да, вот незадача, — отозвался йоркширец, фамилия которого была Хебблсуэйт. Задержка не очень его раздражала, и он поддакнул из чистого дружелюбия. — Старый лифт, что поделаешь.

— Очень старая модель. Этот лифт давно пора сдать на слом. Одна из ваших древностей, — сказал американец и, поджав нижнюю губу, изобразил легкую улыбку. — Ну что же, слава Богу, Что это не Крайслер-билдинг в Нью-Йорке.

— Я так и подумал, что вы американец, — сказал другой, явно довольный собственной наблюдательностью.

— Да, я американец. — Он сделал паузу, затем добавил со свойственной ему официальной вежливостью: — Моя фамилия Онгар, сэр.

— А я — Том Хебблсуэйт.

— Очень рад с вами познакомиться, мистер Хебблсуэйт, — улыбнувшись, сказал мистер Онгар.

Затем, вспомнив, что он лицо чрезвычайно важное и влиятельное, — а в нем было что-то, наводившее на такую мысль, — он нахмурился, вынул из кармана записную книжку и, нахмурившись еще больше, стал ее перелистывать. Пока он этим занимался, мистер Хебблсуэйт набил трубку, раскурил ее и удовлетворенно запыхтел. Некоторое время оба молчали, а затем мистер Онгар, не отрываясь от своих деловых записей, стал что-то тихонько насвистывать.

Мистер Хебблсуэйт дал своему спутнику посвистеть с минуту, после чего прервал его.

— А теперь я вам скажу, что вы сейчас насвистывали, — добродушно объявил он.

Мистер Онгар поднял глаза от записной книжки.

— А разве я что-то насвистывал?

— Конечно, насвистывали, и я сейчас скажу вам, что именно, — и можете быть уверены, здесь вам никто другой этого не скажет.

— Так что же я насвистывал?

— Арию из генделевского «Иуды Маккавея», — торжествующе произнес мистер Хебблсуэйт.

Действительно мистер Онгар насвистывал, сам того не сознавая, но мелодия, должно быть, все еще звучала у него в голове, потому что он просвистел несколько следующих тактов. Внезапно его широкое бледное лицо просияло.

— Вы правы, мистер… э-э… Хебблсуэйт, — вскричал он в восторге, — это ария из «Иуды Маккавея». Но если бы мне сказали, что здесь, в лондонском Сити, эту мелодию так быстро узнают, я бы не поверил. Так вы знакомы с музыкой Генделя? Это замечательно! Гендель, по моему мнению, величайший из музыкантов всех времен. Да, сэр, величайший. А вы знаете его о-ра-тории?

— Еще бы мне их не знать! — воскликнул мистер Хебблсуэйт. — Если бы вы состояли в Ладденстальском хоровом обществе столько лет, сколько я, вы бы тоже знали Генделя. Я пел эти оратории, можно сказать, до посинения. Да мы, черт возьми, мы их даже задом наперед знаем.

— Прекрасно! — И мистер Онгар снова лучезарно улыбнулся.

— Только я хочу сказать вам одну вещь, — продолжал мистер Хебблсуэйт дружелюбно, но настойчиво. — Вы эту мелодию насвистывали не совсем точно. Потому-то я и заговорил о ней.

Мистер Онгар был потрясен.

— Вот что: если я могу хоть чем-то гордиться, — сказал он очень медленно, взвешивая каждое слово, — так это хорошим слухом, чутким к музыке вообще, а к музыке Генделя в особенности. И если я насвистывал эту мелодию, сэр, то вы можете дать голову на отсечение, что она должна звучать именно так, как я ее просвистел.

— Я не дал бы и двух пенсов, не то что голову, — воскликнул йоркширец. — Нет, вы свистели неправильно. И сейчас я вам покажу, где вы ошиблись. Слушайте!

И без лишних слов он довольно приятным баритоном спел свою версию этой мелодии, отбивая такт рукой.

Американец покачал головой.

— Нет. Я ничего не имею против этой мелодии. Я рад, что услышал ее. Но это не-е ария из «Иуды Маккавея» Генделя. Не знаю, что я насвистывал раньше, потому что я думал о другом, но я просвищу ее теперь, и вы сразу услышите, где вы допустили ошибку.