Другие лошади - [28]

А эти во сне вряд ли храпят. Интел-ли-ген-ци-я. А детки, поди, похрапывают. Даже девочки.

Просыпаюсь, ползу на чердак. Я его утеплил. Все хорошо, только вход сделал очень уж узкий. По-другому никак не получалось. Стропиловка особенная, а я косяки по стропилам выставлял, чтобы тяжесть равномерно распределить. И лестница неловкая. Обратно же – дверь в кладовую прямо под чердаком. Пришлось о стеночку лепить. Сорок два сантиметра шириной лесенка получилась. Зато крепкая, хрен сломаешь. Хоть я мужчина и в теле. Говорил уже.

И еще один минус. На чердак стало нельзя поднять ничего крупного – в дверь не лезет. Вот и теперь, обливаясь гриппозным потом, подтащил я сначала под чердачное окно, которое со двора, значит, старый стол из сарайки. У стола крышка снимается, так я ее в сторону пока отставил, а стол тяжелый этот веревкой обмотал. И ползу на чердак. Окно открыл, спустился обратно. Спина уже сырая. С улицы в окно стал веревку кидать. Не попал. Заматюгался. Веревку отвязал, полез на чердак. Там к ручке оконной ее примотал и концы вниз бросил. И сам тоже вниз полез. Внизу привязал веревку к столу – и наверх. Трусы уж и те мокрые.

Наверху веревку от ручки оконной отмотал и давай аккуратно стол поднимать. Как в стихотворении Лермонтова: «По небу полуночи ангел летел…». Только стол и в полдень.

Кое-некое затащил стол на чердак. Веревку отмотал. Снова примотал к оконной ручке. Полез вниз столешницу приматывать. Потом опять наверх. Чувствую – в обморок сейчас хряпнусь. Но ничего, стою. Еще и столешницу тащу. Впихнул ее. Стол собрал. Рухнул на пол. Как в стихотворении Лермонтова: «В полдневный жар в долине Дагестана…».

Полежал. Встал. Мелочи остались. Стол перетащить из одной части чердака в другую. А оне дверью разделены, а проем, мать его, узкий. И стол в него не лезет. Застрял. Это, значит, что? Надо на веревке его обратно спускать и поднимать в другое окно, которое на стороне улицы?

И тута обозлился я. Лермонтова опять вспомнил: «Как демон, коварна и зла…». Взял доску, которую до этого от косяка открутил, да как по столу Ееееее…

Зашел!

Зашел старый добрый стол в новую часть ветхого моего здания!

И я праздную удачу, я весел и благостен.

Устанавливаю стол во втором отсеке.

В первом у меня на стенах старые иконы, что от бывшего хозяина непутевого, а вернее, от его предков благоверных остались.

В третьем пока ничего, но я знаю, что туда со временем поставлю.

Во втором стол.

На стол укладываю: самовар, патефон, статуэтку купца Серкова, обычный, но старый чайник. Вкруг стола ставлю три венских стула, старинное кресло, два табурета.

Все!

Ползу вниз.

Еще ползу.

Как в стихотворении Лермонтова: «А мачта гнется и скрыпит».

Тоже скрыпнул пару раз. Чеснок, сало, калории. Да и возраст уже. И что самое главное – никто не слышит.

Отдохнув, принялся доживать среду.

Устал я сегодня раньше положенного, могу позволить, ибо появилось у меня свободное время. Остается только его потратить. Но телевизора в моем жилище нет – не держу. Книг тоже не читаю. Вспоминаю, что давным-давно не ходил в гости к знакомому писателю, который живет в другой части города.

Туда и отправляюсь.

Вобче перед визитами куда-то принято туда звонить. Но я этого не делаю. Когда я звоню, люди не берут трубку или нажимают отбой. Я сам хоть и не писатель, но сила моего слова такова, что общаться со мной хочет далеко не каждый, вернее сказать, мало кто хочет, а еще правильнее – может. Но я терплю и не обижаюсь. Люди… Как в стихотворении Лермонтова: «Прощай, немытая Россия». Все-то у нас на букву бэ. Бесхозяйственность, безалаберность и так далее. Пьянство на другую букву, зато оно у нас беспробудное и на одну букву с педагогикой. И это я не устаю повторять всем, в том числе и писателю. Потому и не берут люди трубки.

Думаю обо всем этом невесело, пока одеваюсь; выхожу из дому, топаю до перекрестка.

И надо же случиться, что на перекрестке я встречаю директора.

– Так-так, – вместо здорово живешь начинает он, – сам болеет, а сам дома не сидит.

Вроде и в шутку сказал, а вроде и серьезно.

– Дак, – говорю, – как в стихотворении Лермонтова: «Выхожу один я на дорогу…». Такой вечер, значится… И микробы обратно же на свежем воздухе дохнут.

Пошутить.

Двигаюсь дальше.

И опять встреча. И снова такая, что и не хотелось бы, да вот…

Братан троюродный пилит.

– Здорово, – говорит.

– Здорово, – отвечаю. – Денег нет.

Ну ему неловко стало.

– Да я тебя, – сопит, – про деньги и не спрашиваю.

А сам здоровый и пьяный. Может и позабыть, что брат. А мне с ним разве сладить? Я же росточку-то… Метр восемьдесят – метр шестьдесят. Да и пузо у него поболе моего животика будет.

– Да и я не спрашиваю, – поспешно говорю ему, пока он не закипел, как бабушкин самовар.

Брательник мигом успокаивается.

– Я тебе завтра долг отдам.

Подумав, добавляет:

– Через неделю.

Стоим и молчим.

Глупая, если разобраться, ситуация.

– А я, – говорит, – пью. Сдуру.

Эка удивил. Вот если бы наоборот.

Но огнь беседы следует поддержать, если имеешь дело с родственником, да еще буйным.

– Сдуру, – говорю, – можно член сломать.

Пользуясь моментом гармонии в братских отношениях, двигаю дальше.