Другие. Боевые сталкеры - [10]

Мутный самогон в дореволюционных штофах почему-то называл «беленькой».

— Или же вам, в связи со служебными обязанностями, красненькой? — В этом, по его мнению, заключалось различие состояния работника в выходной день от его состояния на службе.

А дочь свою, метнувшуюся к новым гостям, — «цыклетарем сельсовета», причем последнее звучало так, словно Стольникова и иже с ним знакомили не с визжащей прыщавой стервой с отсутствием разума в глазах, а с артисткой Любовью Орловой.

Молодая была высока ростом, худа, как Жанна перед сожжением, челюсть ее, украшенная двумя золотыми зубами, постоянно болталась от хохота, что с первого же мгновения знакомства с ней заставило майора поверить в переселение душ. Перед ним стояла молодая, совершенно не-управляемая лошадь.

Жених был невысок ростом, узок в плечах, на роль жокея подходил менее всего и зачем-то постоянно давил из себя, по-молодому неумело, улыбку. Саша и ему попытался найти подходящее сравнение и вскоре вспомнил, где подобные улыбки встречаются — чаще всего в зале суда, дабы успокоить родителей, сразу после объявления приговора. Во всей этой свадьбе чувствовалась какая-то плохо замаскированная фальшь, и вскоре Стольников догадался почему. Улыбка жениха, радостные прискоки молодой, очумевший от выпитого и ставший всем милым тесть, утонувшая в пляске свадьба с озорными похотливыми частушками — это самая настоящая липа. Улыбка была резиновой, прискоки со взлетавшей на воздух фатой — истеричными, а счастье председателя — плохо скрытым желанием разбить будущему зятю морду. Стольников пригляделся в поисках ответа и скоро его обнаружил. Основная и единственная причина того, почему малец «откукарекал», крылась в слегка выступающем животе молодой.

— Совет да любовь, — скромно поздравил майор всех присутствующих, не обращаясь ни к кому конкретно. Выполнив таким образом свой человеческий долг, он по-свойски подобрал локоток папы невесты и повел его вон.

Последним из зала уходил Баскаков. На самом выходе он остановился, подумал о чем-то, после чего обернулся и с улыбкой Мефистофеля приглушенно крикнул: «Горько!» И пропал из виду, не желая видеть зрелища, к коему призывал.

— …Я могу сам пойти!

— Нет, Семен Семенович, — мягко уговаривал его Стольников. — Не нужно таких жертв. Ценю вашу гражданскую позицию, но мне лучше увидеть того, кто ходит в лес, добывает дичь, возит из лесу дрова… Словом, знает эту местность как свои пять пальцев.

Этот короткий диалог состоялся сразу после просьбы майора подыскать человека, хорошо ориентирующегося в здешних местах.

— Да я!.. Да лучше меня!.. Я тут колхозы… — Председатель осекся, потому что даже сильное алкогольное опьянение не позволило ему сказать о том, что это именно он создавал в этом районе молодой Страны Советов первые колхозы. Плюс к этому по всему было видно, что в лес за дровами он не ездит. Стольников уже начал догадываться, что новоиспеченный тесть не совсем понимает, о какой дороге речь. — Я сейчас беру ружье, и мы идем.

— Куда? — подал голос уже догадавшийся обо всем Жулин. Бестолковый разговор ему надоел, и прапорщик, чтобы быстрее направить командира в нужное русло, решил взять вожжи в свои руки.

— На кабана, конечно. — И два глаза председателя, похожие на дно стакана с недопитой «беленькой», вразнобой мигнули. — Вы не представляете… А, как говорится, рядом с селом проходит миграционная тропа кабана. Они идут на пастбища… К травке… К угодьям… Там егеря. Я сейчас их кликну.

Стольников положил ему руку на плечо:

— Семен Семенович, а кто живет в том доме, с красной крышей? Мужик лет пятидесяти пяти, с бороденкой куцей?

Руководителя колхоза «Победа» пришлось «прокачивать» еще добрых четверть часа. Он не то чтобы не хотел говорить правду. Он ее знал и готов был поделиться, но состояние его, отягощенное несоответствующим его весу самогоном, заставляло тестя то бросаться в зал, то плакать, вспоминая юность какой-то Нади — дочери, вероятно, то кричать: «Я не позволю!» — то подозрительно вглядываться в лицо Стольникова и говорить: «А вот вы… да, вы, товарищ, документы, как говорится, имеете?»

Очень трудно в пятьдесят девятом году рассказывать о НИИ, полковнике Ждане, Другой Чечне и временах, когда ракеты есть даже у корейцев. Поэтому приходилось постоянно уходить от прямых ответов и варьировать. Что, разумеется, не могло оставаться вне подозрений постоянно. Тем более что председатель трезвел с каждой минутой.

— Как-то странно вы одеты, товарищи из райкома, — внезапно обнаружил он. — Что за одежда такая смешная?

Сам он был одет в серый мешковатый, явно не по размеру костюм, брюки которого были заправлены в сапоги. Воротник его белой рубашки был выведен на лацканы пиджака и отличался гигантскими размерами.

— Да ты вроде тоже в прикиде не от Армани, — заметил Лоскутов, который уже терял терпение.

— Странные вы, товарищи. А я могу позвонить в райком?

Ситуация стала угрожающей. Нужно было имя проводника, председатель не по своей воле делал все возможное для того, чтобы Стольников его никогда не узнал.

— Нам бы на улицу, — как-то нехорошо проговорил Баскаков, ковыряясь в ухе какой-то бронзовой головы на такой же бронзовой подставке. Отливали ее, наверное, большим тиражом и руками не самого лучшего скульптора СССР, а потому суровое лицо со слепым, но пронзительным взглядом было одновременно похоже и на Тимирязева без его знаменитой ермолки, и на Калинина со снятыми пенсне, и на Дзержинского в не самые лучшие дни его пребывания в Петропавловской крепости.