Другая сторона - [36]

Много ночей подряд я пытался найти объяснение безвременной кончине своей жены. Меня преследовало чувство вины: она была реальной, здоровой натурой и никогда бы не смогла прижиться в этом призрачном царстве. Это я должен был сказать себе еще до переезда и своевременно отказаться от него.

Возобновив общение с людьми, я узнал о разнообразных переменах. Дела в стране грез шли все хуже.

Однажды госпожу Гольдшлегер, которая одно время прислуживала нам, вынесли из дома мертвой — третий покойник за полгода… Девяти ее бедным детям отныне стало совсем худо.

Гектор фон Брендель завязал отношения с фрау Лампенбоген; интересно, достигнет ли она «зрелости»? Де Неми зачастил в тот же дом — но не ради Мелитты, а из-за известной болезни, последствия одного галантного похождения. И только об ученой обезьяне Джованни Баттисте я услышал радостную новость: она была мастером своего дела, и парикмахер выхлопотал для нее пенсию по старости.

Значительного прироста населения заметно не было; на нескольких новоприбывших никто не обращал внимания. Они много рассказывали о внешнем мире, о тамошнем прогрессе и умопомрачительных изобретениях. Но это абсолютно не интересовало старожилов; рассказчикам небрежно отвечали: «Да, да, замечательно!» — и переходили на другие темы. Царство грез представлялось нам необъятным и грандиозным, остальной мир не стоило и вспоминать. Ни один из тех, кто прижился здесь, не хотел обратно; все, что было «там, снаружи», считалось иллюзией, чем-то несуществующим.

Как-то поздним вечером я спустился к реке, намереваясь забросить несколько лесок на налима. В детстве я был заядлым рыболовом.

Вокруг мельницы потрескивала и колыхалась какая-то странная газообразная субстанция. Я видел, как по стенам проскальзывают зеленоватые фосфоресцирующие полосы. Они вызывали во мне почти осязаемые неприятные ощущения. Перед дверью, на которой были прибиты в качестве талисманов совиная голова, распятая живьем летучая мышь и нога косули, — перед этой дверью стоял мельник, попыхивая трубкой. Этот замкнутый человек всегда внушал мне суеверный трепет, но сегодня я смело прошел мимо него. Места для удочек я продумал заранее, решив закинуть их сразу за решеткой для задержания речного мусора. Но как только я начал разматывать леску, рядом послышался тихий голос: «Тс-с, тс-с, осторожно! Зайдите-ка левее!» Говорящего не было видно. Тут я с ужасом разглядел толстое, круглое лицо — прямо на песке у моих ног. Я уже было опять вообразил, что имею дело с дьявольским наваждением, но скоро все объяснилось естественным образом: это был сыщик, который следил за подозреваемым в убийстве мельником. Я вздохнул с облегчением.

Сделав свое дело, я отправился обратно домой. У моста я остановился: из-за реки доносилось монотонное протяжное пение. Там лежало предместье с его низенькими домишками. Там я еще ни разу не был; в стране грез мне и без того хватало развлечений. Но этот напев странным образом хватал меня за душу, он звучал торжественно-однообразно, и я молча слушал; какой-то удивительный покой царил над рекою. «Надо как-нибудь прогуляться туда», — решил я и, как это уже часто бывало, подумал о великих тайнах Патеры и о том, что я о них знал. Впрочем, обо всем этом я расскажу в следующей главе.

Затем я на четверть часа заглянул в кафе. Антона было не дозваться. Он с увлечением что-то втолковывал группе посетителей, потрясая листком последнего номера «Голоса» со списком новоприбывших.

— Вот мы его и дождались, он приехал вчера! — донеслось до меня.

Наконец он услужливо подскочил ко мне.

— Сегодня приехал американец! — торжественно сообщил он мне.

— Кто-кто?

— Ну, американец, человек, у которого уйма золота…

Пятая глава. Предместье

1

Зубчатые фронтоны, украшенные витиеватым орнаментом, соломенные крыши! Я вступил в маленькую деревушку: приземистые деревянные домики самых причудливых форм, крошечные купольные сооружения, конусообразные шатры. Каждое жилище было окружено ухоженным садиком. При взгляде со стороны это поселение производило впечатление этнографической выставки. Сигнальные столбы с флажками и окошечками, бесчисленное множество больших и малых гротескных фигур из камня, дерева и металла… Хаос, заросший мхом. Столетние деревья закрывали большую часть этого деревенского пейзажа своими низко нависающими ветвями.

Здесь обитали аборигены страны грез. Невозмутимый покой господствовал над этим местом. Странные, замысловатые фигуры на диковинных деревянных алтарях были источены дождем и ветром и, несмотря на свои по большей части отталкивающие эротические формы, гармонично вписывались в окружающее благолепие. Я пробродил немалое время, прежде чем встретил людей. Трое рослых жилистых мужчин спускались навстречу мне с холма.

В ответ на мое приветствие они серьезно склонили бритые головы и спокойно проследовали дальше. Это были старики выраженного монгольского типа, одетые в матовые оранжево-желтые халаты. Вскоре я увидел и других. Они сидели — каждый перед своей хижиной — с виду ничем не занятые, неподвижные, как статуи. Перед одним стоял горшок с цветами, другой разглядывал мирно спящую собаку, третий погрузился в созерцание кучки камней. «В Перле этих людей считают за ненормальных», — подумал я. Сюда не ходил никто из европейцев, аборигенов почти презирали. А между тем это было очень гордое племя, ведшее свое происхождение по прямой линии от самого Чингисхана. Впрочем, они уже ничем не походили на этого азиатского деспота. Те, кто еще оставался здесь, были все без исключения людьми преклонного возраста, женщин среди них было очень мало, и по виду они почти ничем не отличались от мужчин; осанка, одежда и выражение лиц были у всех одинаковыми. Самым красивым в этих людях были их пронзительно-голубые хотя и по-монгольски раскосые, глаза. Насколько же здесь все отличалось от остального царства грез! Там — суета, здесь — покой. Но, видно, этим пожилым людям тоже приходилось бороться с невзгодами — глубокие морщины на их лицах красноречиво свидетельствовали об этом.