Другая Блу - [3]

– Ну, продолжайте, – протянула я, поправляя волосы.

На доске большими буквами было написано: «мистер Уилсон». Я перевела взгляд на обладателя имени. Он смотрел на меня, подняв брови и слегка улыбаясь. Ему не мешало бы подстричься, темные кудри уже падали на лоб. Выглядело так, будто он пытался обуздать их, но в первый же день в средней школе Боулдер-Сити они подняли восстание и одержали победу. Разглядывая его, я не поверила своим глазам, изо всех сил стараясь не рассмеяться вслух. Он выглядел студентом. Нет, правда, если бы на нем не было поспешно завязанного галстука поверх голубой рубашки и брюк цвета хаки, я бы наверняка приняла его за какого-нибудь ассистента.

– Добрый день, – вежливо поздоровался он.

Британский акцент! И что же парень с британским акцентом делал в Боулдер-Сити, штат Невада? Его голос звучал дружелюбно и тепло, и ему как будто было безразлично мое демонстративное пренебрежение. Он взглянул на список, который стоял на пюпитре справа от него.

– Ты, должно быть, Блу Экохок…[2]

Он замолчал, недоверчиво рассматривая запись. Да, мое имя обычно озадачивало. Волосы у меня темные, но глаза голубые, и я не очень-то похожа на индианку.

– А вы, должно быть, мистер Уилсон, – в тон ответила я.

Класс рассмеялся, а мистер Уилсон улыбнулся.

– Верно. Как я уже сообщил твоим одноклассникам, ко мне можно обращаться просто «Уилсон». Конечно, не когда вы опаздываете или ведете себя неуважительно, в таких случаях я буду признателен обращению «мистер», – мягко закончил он.

– Что ж, в таком случае я лучше остановлюсь на «мистере Уилсоне». Потому что я обычно опаздываю и всегда веду себя неуважительно, – мило улыбнулась я в ответ.

Мистер Уилсон пожал плечами:

– Посмотрим.

Он смотрел на меня еще секунду. Разрез его серых глаз придавал ему немного скорбный вид, как у тех собак со слезящимися глазами и печальным выражением. Да, на весельчака он похож не был. Я снова вздохнула. Вот не хотела же учить историю. Никогда ее не любила. Еще и история Европы, хуже и быть не может.

– Больше всего я люблю литературу. – Мистер Уилсон наконец отвел взгляд от моего лица, приступив к описанию курса. Он произнес слово «литература» всего в четыре слога: «лить-ра-ту-ра».

Я поерзала, устраиваясь поудобнее, и сердито уставилась на молодого профессора.

– Вы, должно быть, задаетесь вопросом, почему я преподаю историю.

Не думаю, что кому-то это было интересно, но мы все были загипнотизированы его акцентом.

Он продолжил:

– Что такое история?

– Это рассказ о чем-то, – кто-то с готовностью прощебетал сзади.

– Именно, – мудро кивнул мистер Уилсон. – История – это рассказ. Чей-то рассказ. Еще мальчиком я понял, что читать книги мне гораздо интереснее, чем слушать уроки. Литература позволяет историям воплотиться. Возможно, это наиболее точное отображение исторических событий, особенно если это – произведения, написанные одновременно с происходящими событиями. Моя задача в этом году – познакомить вас с книгами, которые покажут вам мир, оживят историю и помогут вам увидеть ее связь с вашей жизнью. Обещаю не быть слишком нудным, если вы пообещаете хотя бы постараться слушать и учиться.

– А сколько вам лет? – кокетливо спросил чей-то девичий голосок.

– Вы говорите как Гарри Поттер, – проворчал какой-то парень с задней парты. Кто-то хихикнул, а кончики ушей мистера Уилсона, видневшиеся из-под густой шевелюры, тут же покраснели. Он проигнорировал и вопрос, и комментарий, начав раздавать листы бумаги. По классу прокатился недовольный гул: бумага означала письменную работу.

– Посмотрите на лист перед вами.

Мистер Уилсон ходил между рядами, раздавая бумагу. Закончив, прошел к доске и оперся на нее, сложив руки на груди. Посмотрел на нас несколько секунд, убедился, что все слушают, и продолжил:

– Он чистый. На нем ничего нет. Чистый лист, как и ваше будущее: неизвестное, ненаписанное. Но у всех вас есть своя история, верно?

Несколько учеников согласно кивнули, а я кинула взгляд на часы. Еще полчаса, и можно будет снять эти джинсы.

– У каждого из вас есть своя история. Она написана ровно до этого момента, до этой секунды. И я хочу узнать эту историю. ВАШУ историю. И хочу, чтобы вы сами знали ее. У вас есть время до конца урока. Не бойтесь, что получится неидеально. Быть идеальным скучно. Мне все равно, пишете ли вы с ошибками или бросаете фразы на середине, цель не в этом. А в честном рассказе обо всем, чем вы захотите поделиться. Я соберу ваши работы в конце урока.

Тут же послышался скрип стульев по полу, звук открывающихся в поисках ручек пеналов, жалоб, а я смотрела на бумагу. Провела по ней кончиками пальцев, представляя, будто могу нащупать линии, лежащие на бумаге синими горизонтальными ниточками. Прикосновение к бумаге всегда успокаивало меня. Какое расточительство, пачкать ее каракулями и кляксами. Я положила голову на стол, прямо на лист, и закрыла глаза, глубоко вдыхая. Пахло свежестью, немного опилками. И я позволила аромату окутать меня, представляя, что это – одна из моих деревянных заготовок и я провожу руками по ее изгибам и неровностям, которые сама же отшлифовала, слой за слоем приоткрывая скрытую корой красоту. Было бы жалко ее испортить. Равно как и этот отличный лист бумаги. Я выпрямилась и уставилась на нетронутый белый прямоугольник передо мной. Рассказывать свою историю я не хотела. Джимми говорил, чтобы действительно понять кого-то, нужно знать его историю. Но тогда это было о дрозде.