Другая Белая - [21]

Позвонил, как и обещал, после полудня:

— Я иду к вам.

Она подождала немного и вышла из номера. Высокий мужчина стоял в вестибюле. Брутальный. Надменный. Почему? Она стала спускаться по лестнице, он увидел — лицо стало приветливым.

Подошел — и все вышло не так, как ей представлялось. Она с трудом его узнала, не потому, что он изменился: за эти три с чем-то месяца она его просто забыла. Осторожно поцеловал в щеку. Ему удалось забронировать номер в ее гостинице, он пошел туда, чтобы оставить сумку и переодеться. Она ждала его в холле. О том, чтобы пойти за ним или пригласить его в свой номер не могло быть и речи: незнакомый человек. Появилась даже мысль сбежать, придушенная, однако, в зародыше.

Первая неловкость прошла за чашкой кофе. Разговорились. Не англичанин он был, как она его упорно называла («Вы, англичане»…) — уэльсец. «Какая разница?» — подумала Марина и сделала очередную ошибку. Он опять поправил с той же мягкой улыбкой, но более настойчиво. «Следи за своей речью, для него это важно», — приказала она себе.

Он пенсионер, хотя и не по возрасту, шестьдесят один год (думала — моложе, оказалось старше ее на целых двенадцать лет), до пенсии был главой департамента в правительстве одного из центральных графств Англии. Давно в разводе. Живет недалеко от Виндзора и Лондона, в тихом зеленом городке.

Гуляли допоздна. Как прекрасно быть в Париже не одной, пить кофе не одной, обедать не одной… «Видит ли кто, какой у меня спутник? Вполне ничего себе спутник — представительный. И мы, кажется, хорошо смотримся вдвоем, — Марина оглянулась как будто невзначай. — Нет, все заняты собой, никому дела нет… А вот официант улыбается как-то по-особому. Конечно, улыбается: французский Дэвида далек от совершенства». На следующий день решили поехать в Версаль.

* * *

Жизнь как будто повернулась вспять. Марина вышла замуж на третьем курсе университета. С женихом общались в основном письмами. Он был очень занят модной тогда работой на космос и большую часть периода ухаживаний провел далеко от Москвы — виделись нечасто. Зарегистрировались через год после знакомства, и почти сразу — дети, как Марина мечтала. Взрослой она стала очень рано. В двадцать с небольшим она уже чувствовала себя женщиной среднего возраста, любящей и обремененной кучей серьезных обязанностей. В их квартире не было зеркала — ей оно и не было нужно. На что смотреть?! Выглядела ужасно, очень коротко стриглась, что ей совсем не шло, была вечно измученной, невыспавшейся, одевалась во что попало, давно забыла, что на свете существуют кремы и косметика. Дошло до того, что как-то в троллейбусе сидевший напротив старик спросил, глядя на ее очаровательного синеглазого годовалого сынишку:

— Какое чудо! Это ваш? Не может быть!

После этого она купила зеркало, отрастила волосы и стала следить за собой — для сыновей.

Сейчас жизнь давала ей шанс испытать то, чего не было в ее юные годы: романтическое ухаживание, полную свободу и ощущение своей женской силы и обаяния. В Версале во дворец с длиннющей очередью перед входом не пошли, а сразу — в парк. Гуляли, фотографировались, смеялись, сидели на скамейке в обнимку. Возвращаясь в Париж, оба знали, что должно случиться вечером. На следующий день он проводил ее в аэропорт, сказав на прощанье:

— Ты — лучшее, что со мной когда-либо случалось.

В самолете вспомнился старый фильм студенческих лет. Герой, упрекая героиню в измене, бросил о ее новом романе что-то вроде: «Это кожный роман!» На что та спокойно ответила: «А ты не заметил, что у меня есть кожа?» В те годы Марине казалось, что он ее страшно унизил, указав на бездуховность новой связи. А сейчас она могла бы ответить такими же словами: «У меня есть кожа!»

* * *

Начался их… роман? Марина избегала этого слова. Утром до работы читала его message[27], после работы отвечала, после чего он, как правило, тут же перезванивал.

— Не волнуйся, это совсем не дорого — два пенса в минуту.

Марина делила отпуск и приезжала к нему в маленький городок на Темзе — когда на десять дней, когда и на две недели. В первый же приезд он заговорил об оформлении отношений, даже обручальное кольцо матери хотел надеть ей на палец. Марина не разрешила:

— Кольцо должно принадлежать той, кого твоя мама любила, — твоей дочери. Мы, если решим, что должны быть вместе, купим что-нибудь попроще, и оно будет только моим.

— Хорошо, отложим этот разговор, — спокойно сказал Дэвид.

Отложил на год, когда Марина уже начала удивляться — расхотел? Нет, он не расхотел. Когда она приехала к нему в очередной раз, сделал предложение. Она согласилась. К тому все шло. Он был нежен, серьезен и влюблен. Она хотела замуж. Еще до встречи с ним поняла: жить, «не опираясь на партнера»[28], не по ней. Опереться, помня свой опыт, особенно не рассчитывала, но просто, чтобы был! Как сказала ее овдовевшая родственница, выходя замуж во второй раз, «в нашем возрасте быть одной неприлично!» Неприлично, некомфортно, неуютно, непрестижно, не… невдобняк.

Был у Марины своего рода комплекс неполноценности: в замужестве провела тридцать лет, а была ли хорошей женой? Мамой была, женой — нет. А так хотелось побыть заботливой, нежной женой, для которой радость и спокойствие мужа важнее всего… Нет, конечно, не важнее всего на свете, но составляют смысл… Нет, это слишком сильно сказано… В общем. Хорошей. Женой. Хотелось. Побыть.