Друг мой море - [6]

— А почему у тебя нет старшинских нашивок на погонах?

— Не верь глазам своим, — пошутил Борис.

— Я серьезно тебя спрашиваю, — сказала Таня.

Романцов, краснея, неуверенно проговорил:

— Понимаешь, моя форма не выглажена, и я надел чужую.

Таня ничего на это не ответила. Она подняла воротник плаща, лицо ее сделалось хмурым и суровым.

— Что с тобой, Танюша?

— Как странно, Борис... Я не хотела верить в то, что ты врешь мне. Я же знаю, что тебя разжаловали.

— Кто тебе наболтал? Неужто Ленька Сорокин? — И Борис тут же стал оправдываться: — К сожалению, это так. Меня разжаловали. Но понимаешь, я не хотел тебя расстраивать, потому что...

Таня не дала ему договорить.

— Ты... Так нельзя, Борис! — с горечью и упреком сказала она.

— Танюша! Не надо... — почти закричал Романцов.

— Я могу замолчать, не досказав. Но будет ли это лучше для тебя? Ты должен выслушать все. Ты поступил подло по отношению ко мне. Леньке Сорокину поручил «присматривать» за мной. Зачем тебе понадобилось это? Зачем?!

Побледневший Борис хотел найти слова защиты.

— Извини, Танюша, дурацкая ревность.

— Ревновать все умеют, а вот любить по-настоящему не каждый. И ты, Борис, не способен на большое чувство.

— Таня!

— Молчи. Ленька писал тебе о моем поведении, и ты не верил ему, потому что он ничего не мог написать плохого. Я переживала за тебя, когда узнала, что ты заболел. А ты выписался из госпиталя и не пошел на корабль, а приехал к Леньке.

Голос Тани дрожал. Борису казалось, что она не говорит, а плачет.

— Тебя как дезертира искали всюду. Командир прислал мне телеграмму и спрашивал, нет ли тебя у меня дома. Что я могла подумать в ту минуту? Потом ты написал мне, что произошло недоразумение. Я понимаю, ты боялся правды. И сейчас солгал насчет чужой формы. Вот и все, Борис. Дальше вместе мы не пойдем. Я не могу простить тебе лжи. Я приехала сказать тебе это, а сейчас уезжаю домой.

И Таня быстро пошла по аллейке парка.

Борис, потупившись, остался на месте. С деревьев падали тяжелые капли. Где-то на высоте стучал дятел. Романцов стоял и думал, как легко можно разбить светлое чувство. Может быть, именно в эту минуту он как-то сразу повзрослел...

Говорят, легче простить обиду, чем нанести ее. Но что-то тут не так. Меня Романцов тоже обидел. Он совершил грубый дисциплинарный проступок: самовольно уехал в город. Но я уже простил ему. Простил потому, что все его бездумные чудачества осыпались, как мусор, и больше никогда к нему не пристанут. В этом я твердо уверен. Мною уже заготовлен приказ о восстановлении Романцова в воинском звании.

А вот что касается взаимоотношений Бориса и Тани —тут все сложнее. Знаю, что Борис любит Таню. Только поэтому я решился написать ей письмо, в котором просил не спешить с окончательными выводами. Она ответила, что на словах простить может, а сердцем вряд ли. И я понял, как трудно будет Романцову забыть Таню, если она навсегда отвергнет его любовь... '

Наверное, перед новым «боем» лучше было бы хоть полчаса поспать. Но мне не до сна. Досада как непрошеная гостья бередит душу. В моем сознании переплелись судьбы разных людей: Бориса Романцова и Тани, Сергея Литвинова и Нины. Сложные противоречия, возникшие в этих судьбах, наводят на грустные размышления. Как часто ошибаются люди: подчас, полагая, что творят добро, на самом деле служат злу...

Сергей Литвинов —мой друг по училищу. Красавец был парень, ему все легко давалось. Он умел показать себя, щегольнуть звонкой фразой, писал стихи. Так уж получилось: мы оба полюбили Нину. И вот между нами возникли сложные отношения. Как выяснилось позже, я оказался третьим лишним.

Мы закончили училище и попали с Сергеем на один корабль. Два года плавали вместе. Сергей был так доволен судьбой, что перестал стремиться к чему-либо хорошему. И это был тот момент, когда «кривая» его души пошла вниз.

Это я понял, когда Сергей вдруг решил уйти со службы. Флот тогда обновлялся, и у нас был выбор: либо пойти на новостроящиеся подводные лодки, либо в ракетчики. Но он выбрал третье — уволиться. Стал придумывать себе хитрые болезни.

Так мы и разошлись на контркурсах: Сергей с Ниной уехали в Ленинград, а я —на лодку. Потом служебные дороги кидали меня на Север, Дальний Восток, снова на Север. С Литвиновыми я даже не переписывался. И вот недавно во время отпуска решил заскочить в Ленинград. Очень соскучился по этому городу. Прихожу к Литвиновым —Нина с сыном дома, а Сергея нет. Как она обрадовалась!..

Шесть лет прошло с тех пор, как мы расстались, а Нина почти не изменилась. Разве только глаза не так озорно горят, как раньше. С Ниной мы допоздна прождали Сергея. Вначале говорили о всякой чепухе. А потом Нина вдруг спросила:

— У тебя есть... семья?

— Нет, — ответил я.

Она вскинула черные брови:

— Почему?

— Не нашел еще ту, которая ищет меня, — уклончиво ответил я.

Наверное, лицо и смущенный взгляд выдали меня. И Нина вовремя прекратила этот скользкий разговор, стала рассказывать о Сергее: как он устраивался в институт, какова тема его будущей диссертации. Об этом она говорила не без гордости. Нина не скрывала и то, что Сергей иногда бывает к ней несправедлив. Когда он учился —она работала, закончил учебу — ей приказал сидеть дома, потому что ему нужны особые условия...