Друг и лейтенант Робина Гуда - [20]

Парень, похоже, совсем спятил от страха, если принял злобную издевку Вилла Статли за чистую монету.

—  Да, так! — с готовностью воскликнул он. — Я всегда хотел!.. Я всегда мечтал стать вольным стрелком, я ж говорил вам... Помните?

Вот теперь я вспомнил, как зовут сопляка, — Алек. Правильно, во время братания «волков» и «псов» мальчишка надрался вусмерть и начал кричать, что желает остаться с нами, чтобы тоже каждый день охотиться на «черного зверя»!

Алек продолжал ныть, и Аллан, наконец, подстроился под тональность его причитаний. Некоторое время они выступали вместе, но скоро менестрель прижал ладонью стонущие струны, а Алек вытянул шею, словно аист при виде коршуна.

Робин Локсли закончил срывать с трупов колчаны и направился к центру поляны, проверяя на ходу лук, прежде принадлежавший одному из стражей леса. Он не смотрел на стоящего на коленях лесника, но Алек весь подался к вожаку аутло и взял тоном выше:

— Господин! Клянусь небесами... Клянусь всеми святыми... Я буду служить вам верой-правдой!.. Клянусь Иоанном, Петром и Павлом...

— Ты уже клялся этими тремя апостолами. — Локсли пробежал пальцами по вощеной тетиве, осматривая ее так же придирчиво, как Аллан — струны своей арфы. — Всего два дня назад, на этой самой поляне. Помнишь?

— Я... Да, я... — парень съежился, осев на пятки. — Так ведь я же...

Робин Гуд оттянул и снова отпустил тетиву, которая пропела громче басовой струны потрепанной арфы менестреля. Алек умолк и затрясся, и я вдруг понял, что с меня хватит.

—  Робин! Пускай он...

Слово «убирается» застряло у меня в глотке.

Робина Локсли отделяло от папплвикского лесника всего три шага — и ясеневая стрела пробила грудь мальчишки почти навылет, на полфута выйдя у него из-под лопатки. Тело медленно осело на траву, опустившись на бок так неторопливо, как будто парень прилег отдохнуть. Аллан слегка отодвинулся, когда голова мертвеца уткнулась ему в ногу.

Недолгое молчание первым нарушил фриар Тук.

—  Vae victis![13] — пробормотал он, поднимая перед собой окровавленный арбалет, словно крест, и возводя глаза к небу.

К сожалению, я не знал по-латыни ничего, кроме «пуэр, соцер, веспер, генер», — поэтому нашел спасение в шестиэтажной русской брани.

Глава девятая

Что слышно, хозяйка, у вас в городке? —

Старуху спросил Робин Гуд.

Я слышала, трое моих сыновей

Пред казнью священника ждут.

Скажи мне, за что осудил их шериф,

За что, за какую вину:

Сожгли они церковь, убили попа,

У мужа отбили жену?

Нет, сударь, они не виновны ни в чем.

За что же карает их суд?

За то, что они королевскую лань

Убили с тобой, Робин Гуд.

Я помню тебя и твоих сыновей.

Давно я пред ними в долгу.

Клянусь головою, — сказал Робин Гуд, —

Тебе я в беде помогу!

«Робин Гуд и шериф» (перевод С.Маршака)

РОБИН ГУД И ВДОВА

В такой зябкий и мокрый день все лесные птицы примолкли, забившись в гнезда, и голос Робина Локсли прозвучал над Лисьим Яром почти в полной тишине:

— Нет. Я не сумасшедший, чтобы соваться сейчас в Ноттингем. Я не Господь Бог и не архангел, разбивающий оковы огненным мечом. Я не могу вызволить твоих сыновей из темницы.

Вдова Хемлок поднялась с колен — медленно и неловко, потому что ее суставы ныли от холодной влаги травы, и высвободила локоть из пятерни Маленького Джона, который помог ей подняться. Дождь, сыпавший с перерывами уже четвертый день, недавно стих, но все равно в лесу было немногим суше, чем на дне реки.

Нахохлившиеся под своими серо-зелеными плащами разбойники имели сейчас такой жалкий вид, что трудно было поверить, будто голова каждого из них оценена в немыслимую кучу денег. Даже половина того, что было обещано за одного из этих бродяг, сделала бы богачом любого жителя Руттерфорда... Или, скорее всего, сделала бы его покойником, позарься он на награду шерифа, как это уже случилось с шестерыми лесниками из Папплвика и с теми их товарищами, которые пытались отомстить за бойню на поляне Великого Дуба.

Почти весь июль в лесу шла ожесточенная, скрытая в глухих урочищах война аутло со стражами леса, а ко дню Святого Петра на старом кладбище Блидворса за церковью Святой Марии прибавилось семь новых могильных плит с вырезанными на них луками — мест последнего успокоения лесников. Восьмую могилу отмечал только большой камень, но разбойники заставили настоятеля церкви освятить ее так же, как остальные. Лесные стрелки выбрали для могилы Вилла Скарлета место под большими тисовыми деревьями, которые давали самые лучшие ветви для луков, и монах Тук после заупокойной службы пропел над простым надгробьем еще несколько псалмов, добавив к ним любимую песню Скарлета о пастушке Розамунде.

Смерть Скарлета и Тома Скотта, старейшины блидворских лесников, завершила войну «псов» и «волков». Теперь Шервудом почти всецело владели «волчьи головы», а десять шиллингов серебром, обещанные когда-то Робином Локсли каждому из королевских лесных стражей, достались семьям тех из них, кого похоронили за церковью Святой Марии. Выжившие удовольствовались половиной суммы, сочтя ее по-королевски щедрой платой.

Сам король наверняка снял бы своим продажным слугам головы с плеч, прознай об их сделке с бандитами, — но где он был сейчас, грозный владыка Англии, Нормандии, Анжу и Аквитании, Ричард Львиное Сердце? До сих пор бряцал цепями в темнице германского императора... Зато лучники Робина Гуда могли скрываться за каждым деревом, и их колчаны всегда были полны стрел, а мошна — серебра.