Друг человека... (История из скорого завтра) - [13]

А через месяц вызвали к самому начальнику их альтернативной части. Отставной полковник, но при форме, встретил, сидя, и объявил сурово, словно приговор о казни зачитал:

- Вам разрешен один раз в неделю свободный выход в город, а именно - в воскресенье. - И подчеркнул: - С семи утра до семи вечера. Вам ясно?

- Да... Так точно... Благодарю.

Начальник стал еще суровей:

- Благодарите не меня, а другого... м-м... человека.

Юрий не решился уточнять, какого именно. Получил в канцелярии справку и стал ждать воскресенья.

- Ну что, явился? - вроде даже с неудовольствием встретил его друг и благодетель. - Долго ж ты с похмелья проболел. Коньяк-то в самом деле был неплох.

"Что он, издевается? Или действительно - не в курсе?" Юрий растерялся, присел на стул. Молчал.

- Я тебе, парень, - продолжал Иван Иваныч, - хотел бы предложить чего получше мусоровоза. Освободилось тут одно местечко...

- Не надо.

- Ну да, понятно. - Голос друга потеплел. - Проблемы у тебя, скажу... Тепло мгновенно переросло в иронию; Юрий чуть ли не криком перебил:

- Проблем хватает!

- Н-да-а, - сочувствующий вздох, - я в курсе. Но, думаю, проблемы такого рода укрепляют. Муху превращают в кое-что покрупнее... Ладно, добро, мусоровоз - валяй в мусоровоз. Это тоже должность, к тому ж тебе не должность здесь важна - хе-хе... Так, нет?.. Что же, тогда - о'кей.

Маршрут через родную деревушку, путевка, груз. И, неофициально, список, куда что выгружать.

Мусор был, как давно догадывался Юрий, довольно ценный. В бункер сперва загнали осторожно белые, из полиэтиленовых жил, мешки без маркировки. Затем - железные бочонки.

- Отходы ликероводочного, - хлопнув одну из бочек, пояснил Иван

Иваныч. - Не выливать же, в самом деле... - И так же, как бочку, хлопнул по плечу Юрия. - Счастливо!

- Можно ехать? - он никак не верил.

- Давай, давай, гони.

Юрий ликовал. Хотелось петь - слова пропали. Лишь что-то такое:

- Мы с тобой, как в бой... Всюду я за тобой... Иван Иваныч дорогой...

Мусоровозы имели мигалку "опасный груз" и мимо многочисленных постов гаишных проскакивали безбоязненно. Или проскакивали не из-за мигалки, а благодаря договоренности в верхах? Черт разберет, нет - и черт, скорее, копыта пообломает в хитросплетениях бизнеса, мироустройства...

Выкатывая очередной бочонок в очередной деревне - у обозначенных в списке ворот, - Юрий, не заметив, вспорол мешок. Посыпались желтоватые, похожие на пшено, только прозрачные, крупинки. Упали, запаръли на влажной от росы траве. К ним голодной стаей устремились куры.

Пока Юрий вошкался с бочонком, закрывал люк бункера, куры тут же, где клеванули крупки, полегли.

Через минуты, до деревни своей так и не дотянув, Юрий остановил машину. Его с кровью вырвало.

5

Мать бродит по дому осторожно и потерянно. На болезного сына ворчать не смеет. Да вроде и нет причин ворчать - парень торопится работать. Изголодался по хозяйству в своей альтернативке... Вчера на пару с халдой (прилипли, прям, друг к другу) притаранил с поля шампиньонов чуть ли не кузов домашнего "Зилка-бычка". Отец их мигом сдал скупщикам, но разве ж это деньги на зиму?! А с клубникой... с клубникой-то - беда... Душа зудит, требует ворчанья. Приходится выговаривать отцу:

- Лампочки опять... Горят, как свечки. Ты б там, в своем-то пункте этом... Хоть лампочек наворовал бы. А? Торчишь-торчишь там, и без зарплаты... Все пускай польза лично нам какая-никакая от пункта этого... Ведь по миру пойдем!..

Болезнь Юрия придавила, в момент состарила родителей. Совсем не так и не таким ведь они его ждали... Юрию больше жаль отца. Тот еще дерганее стал, пуще прежнего старается чего-то там везде успеть: и мать задобрить, и авторитет Опорного пункта не уронить. Но плохо у него выходит. И он делается все меньше, малосильнее, как будто усыхает, и только хорохорится заместо реальных достижений.

Сегодня, в выходной от заседаний день, отец с утра, сменив отвальный плуг на плоскорез и борону, погнал их изржавевший, кособокий "Беларусь" на поле. Его инициативу мать не одобрила:

- Пропало поле! Господи... А и взрыхлит - кому рассаживать? Там дел-то - до зимы спать не ложиться.

- Поправим, - говорит с кровати Юрий (после вчерашних шампиньонов опять ему худо), истощавший, стриженный под ноль.

- Кто будет править-то?

- Что ж ты, мам, одного на свет произвела? Пахали бы сейчас тут табуном... Семь братцев-бугаев...

- Так ведь и ели бы...

Мать неожиданно приняла его слова всерьез. Присела, принялась с ним откровенничать.

Отец-то, дескать, он же смолоду здряшной такой. Общественник... Где каша и где ложка, отличал, а где мешки пустые и сколько полных - не больно-то. Ему бы на соседей, мол, больше наработаться. Порядок навести. За всех, гляди ты, у него душа болит, а тут - хоть пропадай. Такой общественный - что делать? - человек. А общество в ответ... Ох-хо-х...

"У каждого своя неправда", - вспомнилась Юрию услышанная когда-то где-то поговорка.

Да, отчего-то, чем дальше, тем все меньше лично ему встречалось "правды". Правильности той, неоспоримой, в людях, которой хотелось бы.

- Потом, сынок, я же думала, как лучше. И все так думали, сынок. Тогда же бедлам стоял - и страшно вспомнить! Здесь, в деревне, народищу: битком!.. Пруд летом кишмя кишел шпаной. Днем купались, пили под березами, а ночью на разбой. Огороды... что не унесут, то вытопчут. А попробуй сопротивляться избу сожгут и не подумают... Сейчас в сравнении - благодать, тишь прямо. Одни борзые сидят, других переубивали. Разве кто курицу спьяну когда утащит...