Дрожь - [111]

Винтовка поворачивается в его сторону, заставляя замолчать.

— Я провела год на больничной койке перед тем, как смогла двигать руками. — Маленькие капельки слюны вылетают изо рта у Одетты. — Два года с ортезами на ногах. Еще пять лет реабилитации. Ничего веселого в этом не было.

Брент отступает в угол. Мы с Кертисом так и остаемся на полу.

Внезапно у меня опять возникают сомнения насчет Кертиса.

— Если не ошибаюсь, Кертис же недавно связывался с тобой через FaceTime, — говорю я. — Похоже, он не знал, что ты восстановилась.

— Ха! Что он видел? Ремни. Наушники. Кресло. Это было легко.

Как и Брент, я отшатываюсь от оружия, но Кертис не двигается. Он сейчас будто не с нами. Он еще не вернулся из тьмы.

Одетта в белой камуфляжной куртке и таких же штанах. Она была и на леднике, наблюдала за нами? Только мы ее не видели.

— А как ты смогла все это сделать? — спрашиваю я.

Она взмахивает рукой.

— Теперь здесь работают мои братья, управляют подъемниками, так что все было просто. Они сделают для меня все что угодно. И только мы знаем, что вы здесь.

Я вспоминаю: сотрудник в самом низу, там, где садятся в вагончики. Именно поэтому он и показался мне знакомым. Я встречалась с ее братьями в больнице, пусть и видела их мельком. Вероятно, второй брат управляет «пузырями». Его я даже не заметила.

— Но зачем ты все это устроила? — спрашиваю я.

— Вы убили ее! Я догадалась, что это был один из вас. Но не предполагала, что трое. — Одетта слегка наклоняет голову и смотрит на ледник. — А потом он еще и обокрал ее!

Она не опускает винтовку, которая так и остается нацеленной на нас. Но запускает руку в карман и достает телефон.

— Я все слышала. Все записала.

Она нажимает на какие-то кнопки, и я слышу голос Брента: «Я не хотел, чтобы она пострадала. То есть хотел…»

Одетта снова на что-то нажимает, и запись обрывается.

— Во всех комнатах установлены микрофоны. Везде есть детекторы звука — запись включается, когда они улавливают какой-то шум.

Одетта душится духами Саскии и использует лиловую подводку для глаз, она словно попыталась превратиться в свою умершую подругу. А это серьезно попахивает нездоровой психикой. И от этого мурашки бегут по коже. У нее даже взгляд стал похожим на взгляд Саскии — что-то такое я вижу в ее глазах. Или это просто ненависть?

— Пока я лежала в больнице, я все время корила себя. Зачем Саскии было подниматься на ледник перед соревнованиями? Я думала, что она пошла туда из-за меня. Я расстроила ее в баре «Сияние» — я зло с ней разговаривала, и, как я считала, она пошла туда, чтобы пойти на глупый риск. Она была такая хрупкая и ранимая. Может, вы это не видели, а я знала.

Одетта так уверенно и легко держит оружие, что мне страшно. Я не двигаюсь с места. Напрягаюсь при каждом ее движении, я боюсь, что она на нас набросится. Но она этого не делает. Она даже не приближается к нам — не хочет рисковать. Ведь мы же вполне можем попытаться вырвать винтовку у нее из рук.

— Наконец меня выписали из больницы. И первым, что я увидела, когда вернулась домой, был пропуск Саскии на подъемник, который лежал на прикроватной тумбочке. Вероятно, она его там забыла, когда была у меня перед тем, как отправиться в бар «Сияние». А она не могла подняться на гору без пропуска. В Ле-Роше очень строгие правила. Так если она не поднималась на гору, как она могла исчезнуть? Это ненормально. Я сказала себе: я думаю, что кто-то виноват в ее исчезновении.

Я сжимаю пальцы Кертиса в перчатке, но он не реагирует, словно превратился в камень. Вздымание и опускание его груди при вдохе и выдохе единственный знак того, что он еще жив.

— Я отнесла пропуск в полицию, — Одетта повышает голос. — Они сказали, что его недостаточно, чтобы что-то доказать. Я так разозлилась! Я спросила себя: кто мог хотеть причинить ей боль? Я составила список.

Брент в углу переносит вес тела на другую ногу, но снова замирает, когда Одетта переводит на него винтовку.

— Я решила, что в ее исчезновении виноват кто-то из вас, — это слово вылетает из Одетты, как шипение змеи. — Но что я могла поделать? Доказательств у меня не было. Так что я направила всю свою злость на реабилитацию. Мои братья бросили лыжные гонки, чтобы жить вместе со мной. Ведь мне требовалась помощь. Найти работу в этой долине непросто, и им удалось устроиться только на подъемники. Так что жизнь продолжалась.

Она переводит винтовку на Кертиса.

— Пока не позвонил ты. В ноябре здесь остается всего несколько сотрудников. Ты разговаривал с моим братом Роменом, потому что директор в отъезде. Брат сразу же перезвонил мне. В то утро я смотрела новости в Интернете. Саскию официально признали мертвой, а ты хотел это отпраздновать!

В ее глазах горит злость.

Кертис моргает.

— Нет. Я… — Он замолкает.

— Это было неправильно, — продолжает Одетта. — Так что я придумала план.

— «Ледокол»? — спрашиваю я.

Винтовка поворачивается в моем направлении.

— Я хотела… как это сказать по-английски? Semer la pagaille[50]. Спровоцировать вас. Заставить вас думать о Саскии и только о Саскии, пока вы не сломаетесь и не признаетесь в том, что вы сделали. Я украла ваши телефоны, положила волосы под подушку, разбрызгивала духи. Я оставляла послания у вас на окнах и зеркалах. Но все оказалось труднее, чем я ожидала. Мне пришлось импровизировать.