Дрожь и оцепенение - [8]

Меня словно дубинкой по голове ударили.

— Фубуки? Это невозможно.

Мой товарищ по несчастью промолчал.

— Я в это не верю! — снова сказала я. — Конечно, этот трус Саито приказал ей написать эту записку, — у него даже не хватило смелости донести самому, свои кляузы он отсылает через подчинённых!

— Вы ошибаетесь на счёт господина Саито, он угрюм, закомплексован, немного туповат, но он не злой. Он никогда не подставил бы вас под гнев вице-президента.

— Фубуки не способна на такое!

Господин Тенси лишь снова вздохнул.

— Зачем ей это? — продолжала я. — Она вас ненавидит?

— О нет. Она сделала это не с целью повредить мне. В конечном счёте, эта история хуже для вас, чем для меня. Я ничего не потерял. Вы же теряете возможность продвижения на очень и очень долгое время.

— В конце концов, я не понимаю! Она всегда по-дружески относилась ко мне.

— Да. До тех пор пока ваша задача заключалась в переворачивании календарей и ксерокопировании правил гольф-клуба.

— Но не могла же я занять её место!

— В самом деле. Она этого никогда не опасалась.

— Но тогда почему она донесла на меня? Чем ей грозила моя работа на вас?

— Мадемуазель Мори много выстрадала прежде, чем добиться своего теперешнего поста. Вероятно, она нашла нетерпимым факт вашего повышения по службе после всего лишь десяти недель работы в компании Юмимото.

— Я не могу в это поверить. Это было бы так гнусно с её стороны.

— Всё, что я могу вам сказать это то, что она действительно много, очень много выстрадала во время своих первых лет работы здесь.

— И теперь она хочет, чтобы меня постигла та же участь! Это слишком низко. Мне нужно с ней поговорить.

— Вы действительно так думаете?

— Конечно. Как можно улаживать конфликты, если об этом не говорить?

— Только что вы говорили с господином Омоти, когда он осыпал нас проклятиями. По-вашему, все уладилось после этого?

— Что верно, так это то, что если не поговорить, то проблема не решится.

— А мне кажется ещё гораздо более верным то, что когда мы говорим, мы рискуем ухудшить ситуацию.

— Не волнуйтесь, я не буду вмешивать вас в эти истории. Но мне надо поговорить с Фубуки. Если я этого не сделаю, я просто взорвусь.

Мадемуазель Мори приняла моё приглашение с удивлённо-вежливым видом. Она последовала за мной. Зал заседаний был пуст, и мы обосновались там.

Я начала мягким уравновешенным голосом:

— Я думала, что мы друзья. Я не понимаю.

— Чего вы не понимаете?

— Вы станете отрицать, что донесли на меня?

— Мне нечего отрицать. Я выполнила предписание.

— Предписание было гораздо важнее дружбы?

— Дружба слишком громкое слово. Я бы скорее назвала это «хорошими отношениями между коллегами».

Она произнесла эти ужасные слова с невинно-любезным спокойствием.

— Понимаю. И вы полагаете, что наши отношения смогут оставаться хорошими после вашего поступка?

— Если вы извинитесь, я обещаю все забыть.

— Вам не откажешь в чувстве юмора, Фубуки.

— Это поразительно. Вы ведёте себя так, словно вы обижены, хотя сами совершили серьёзный проступок.

Я имела неосторожность выдать:

— Любопытно. Я думала, что японцы отличаются от китайцев.

Она посмотрела на меня, не понимая, а я продолжала:

— Да. Доносительство не дожидалось коммунизма, чтобы стать в Китае добродетелью. И даже сегодня сингапурские китайцы поощряют детей доносить на своих товарищей. Я думала, что у японцев ещё сохранилось чувство чести.

Без сомнения, я задела её, и это было моей ошибкой.

Она улыбнулась.

— Вы считаете себя в праве читать мне уроки морали?

— Как по вашему, Фубуки, почему я хотела поговорить с вами?

— По несознательности.

— Вы не допускаете, что я это сделала из желания помириться?

— Допустим. Извинитесь, и мы помиримся.

Я вздохнула.

— Вы умная и утончённая. Почему вы делаете вид, что не понимаете?

— Не будьте претенциозны, понять вас очень легко.

— Тем лучше. В таком случае, вам понятно моё возмущение.

— Я понимаю его и осуждаю. Это у меня были причины возмущаться вашим поведением. Вы добивались повышения, на которое не имели права.

— Допустим, я не имела на это права. Но вам-то, лично, что до этого? Моя удача ни в чём вас не ущемляла.

— Мне двадцать девять лет, а вам двадцать два. Я занимаю мой пост с прошлого года. Я боролась годами, чтобы его получить. А вы, вы мечтаете добиться того же за несколько недель?

— Так вот оно что! Вам нужно, чтобы я страдала. Вам не выносим чужой успех. Какое ребячество!

Она презрительно рассмеялась:

— А усугублять своё положение, как это делаете вы, по-вашему, признак зрелости? Я ваш руководитель. Вы полагаете, что имеете право так грубо разговаривать со мной?

— Вы мой руководитель, это верно. У меня нет никакого права, я знаю. Но я хотела, чтобы вы знали, как я разочарована. Я вас так уважала.

Она элегантно усмехнулась:

— Ну, я-то не разочарована. Я не питала к вам никакого уважения.

На следующее утро, когда я пришла в компанию Юмимото, мадемуазель Мори объявила мне о моём новом назначении:

— Вы будете работать здесь же, в бухгалтерии.

Мне стало смешно:

— Я, бухгалтер? Почему не воздушный гимнаст?

— Бухгалтер было бы слишком громко сказано. Я не считаю вас способной к бухгалтерской работе, — сказала она мне с жалостливой улыбкой.