Дрожь - [51]

— Сегодня у нас праздничный ужин, — объяснил мистер Андерсен стеснительно. Это был странноватый тип в летних хлопчатобумажных брюках и такой же рубашке. Рядом с ним его тонкая и почти прозрачная жена напоминала моль. — Клео сказала, что вы не собирались расставаться с картиной до начала выставки, но…

— Чушь, Кристофер, — ответил Ян. — Для вас двоих все, что угодно!

Он взмахнул кистью и подождал, пока помощник принесет рисунок в карандаше. На огромном листе изображалось тело со вскрытыми внутренностями.

— Вот видите, здесь подпись самого Ричарда Рамиреса, — пояснил Ян, указывая на нижний правый угол. — Ричард так обозначает только особенные свои работы.

Андерсены склонились над картиной.

Джимми медленно бродил по галерее, все еще чувствуя боль в спине. Перед ним предстал шедевр Джеффри Дамера — металлические коробки для завтрака, сваленные на стол для бальзамирования, изготовленный в девятнадцатом веке. Стоила эта композиция всего шесть тысяч долларов. Джимми направился в соседнюю нишу, но и там было все то же самое. Стены украшали огромные фотографии из газовой камеры калифорнийской тюрьмы. Работы Кэрила Чессмана оценивались в пятнадцать тысяч долларов.

— Эти снимки чудеснейшее приобретение, — прокомментировала Клео, приближаясь к нему. Подол ее платья задел ногу Джимми. Задорная прическа ее молодила, но лицо Клео напоминало погребальную маску — столько на нем было косметики. Определить ее возраст было невозможно. — Дело в том, что газовые камеры больше не запускают, а смертельная инъекция куда менее драматична.

— А что скажешь о повешении?

— Повешение ассоциируется с историей и не представляет такой эстетической ценности для настоящего коллекционера, — серьезно произнесла Клео. На ее тонком запястье поблескивал золотой браслет. — Хотя, конечно, эрекция меняет дело. Знаешь, у многих повешенных это случается — член встает как каменный. — Клео наклонилась к нему. — Если удастся увидеть эрекцию, то можно смело назначать самую высокую цену.

— М-да, даже странно, что не все бросились заниматься таким бизнесом, — улыбнулся Джимми.

— Мы ждали тебя.

Джимми понятия не имел, о чем она говорила.

— Я хотел спросить о кое-каких фотографиях. Возможно, вы их когда-то продавали. Яйцо…

— Они в соседней комнате, глупыш, — сказала Клео, мягко беря его под руку. — Тебе ведь нравятся игры, не так ли? Уверена, никто и не подозревает о том, какой ты на самом деле.

Джимми поколебался, но все же последовал за ней сквозь тяжелые черные бархатные шторы, отделявшие галерею от офиса.

— Сюда. — Клео указала на длинный деревянный рабочий стол, усыпанный снимками жертв Яйца. Множество фотографий устилало практически всю поверхность стола. — Какой ручкой предпочитаешь расписаться? — неторопливо поинтересовалась Клео. — Я заплачу тебе тридцать долларов за каждый снимок. Всего их девяносто четыре.

Джимми в изумлении рассматривал лица убитых людей. Все подобные снимки походят один на другой. В данном случае разница заключалась лишь в том, что Джимми было знакомо каждое из этих лиц. Он знал их детей, родителей, друзей. Сидел в их гостиных и разговаривал с людьми, любившими их. Он помнил, например, что Дениз Фредерикс взяла напрокат костюм Бритни Спирс для вечеринки в честь Дня всех святых, на которую ей так и не суждено было попасть. Что Уильям Холберг дочитал роман Стивена Кинга до половины, когда его убили. Книжку он оставил на ночном столике с загнутым краем странички.

— Ретроспектива Яйца откроется через три недели, — засмеялась Клео.

Джимми поборол неожиданное желание ударить ее и загнать этот смех обратно в глотку.

— Негодный мальчишка, — заворковала Клео, — заставил меня ждать до последней минуты. Я уж испугалась, что придется выставлять снимки без любимейшего автора Яйца. Я послала два или три письма в твой журнал, но они все вернулись обратно. Я звонила, оставляла сообщения. Но ты так и не ответил.

Большинство снимков были цветными, размером восемь на десять. Все они делались за полицейской лентой. Некоторые были сняты более крупным планом, и лишь единицы были сделаны «Поляроидом». Но даже эти единицы оказались не из Лагуны.

— Игра у тебя, конечно, интересная, — сказала Клео, — но смотри не заиграйся.

Джимми заметил цифровое изображение Уильяма Холберга. Это был явно официальный снимок. Рядом с трупом лежал пакет с мусором — Холберг пошел его выбрасывать, а по дороге его настиг убийца. Содержимое пакета вывалилось на асфальт — половинка грейпфрута, вымазанная в кофейной гуще, лежала прямо возле простреленной головы Холберга.

— Отличная картинка, — беззаботно заметила Клео.

Джимми уставился на нее в изумлении. Она казалась ему едва ли не самой одиозной персоной из всех, кого он когда-либо знал. Он взял фотографию Карлоса Мендосы. Его убили возле собственной машины. Ракурс и качество снимка напомнили Джимми те самые фото из коробки для сигар. Щеки моментально вспыхнули.

— А это очень популярная серия, — продолжала Клео. — Мы продали трех или четырех Мендос за последний год. Когда у фотографа есть такая возможность, он делает сразу пять или десять одинаковых снимков «Поляроидом». Вот остался последний.