Дробь - [5]

Четыре – ты маменькин сыночек, ты не представляешь, что ты будешь делать без матери, ты даже в девушках и друзьях ищешь, что–то похожее на материнскую опеку, ты не получил мужского воспитания, потому что всех своих отчимов считал быдлом и никогда не слушал их, предпочитая плакаться в мамину юбку и прятаться за нею же, ты ничтожен в своей эдиповости.

Пять – ты ненавидишь себя, поэтому и ненавидишь всех, даже эта записка этому подтверждение, но тебе не хватает смелости встать на истинный путь саморазрушения, поэтому ты диванный бунтарь и комнатный революционер, твой праведный гнев и твоя агрессия не выходит за пределы твоих четырех стен, копоть твоего бунта оседает исключительно на близких и родных, ну и робкие мазки в интернете, слишком слаб чтобы убиться, слишком жалок, чтобы жить, ты ничтожен в своей плюшевой мизантропии.

Шесть – ты ничтожен в своей духовной, физической и социальной организации: ты слаб телом, слаб духом и слаб как личность, ты перемещаешься вдоль стен, боишься и ненавидишь себя и других, не в состоянии дать отпор противникам ни словом, ни делом, твое тело уязвимое и рыхлое, словно темя у младенца, твое слово беззвучное как плевок в воду, твой удар хрупок как одуванчиковые семянки, ты пуст, слаб и ничтожен, ты моль, проевшая дыры в самой себе.

Семь – ты в неправильное время, в неправильном месте, с неправильными людьми, ты живешь не там, где хотел бы, не с теми с кем бы хотел, занимаешься противными тебе вещами, учишься на факультете чуждом тебе по специальности от которой ты безумно далек, ты называешь друзьями тех, в ком не видишь истинной дружбы и поддержки, те, кого ты любишь, плевали на тебя, те, кого ты уважаешь не видят тебя, те кто уважает и любит тебя, тебе безразличны, ты замкнулся, ты жрешь сам себя, ты не там, не тогда, не с теми, не тот, никто, ты ничтожен в своем небытии, ты не существуешь (ты никто, а когда ты станешь кем–то, то перестанешь быть собой – твои строки).

Достаточно? Я могу перечислять очень и очень долго.

Неясно: зачем ты живешь, для кого, ради чего? Ты слишком червь, чтобы быть человеком, но только потому, что ты червь, ты слишком скользок и выскальзываешь из всех петель, свитых тобой же. Продолжай дальше ткать свою паутину защиты и увязнешь в ней же, насекомое, единственная вещь, которая у тебя выходит превосходно – это убеждать себя, что все в порядке, когда на самом деле ты летишь в пропасть, вот и на этот раз, прочтя эти строки, придумай оправдание, скажи, что вчера ты просто был на эмоциях и что это все всего лишь истерический бред. Забудь все и удали этот файлик. Действуй, ничтожетсво!

С непомерно глубоким неуважением, Ты.»

А ниже красовались два стиха, первый посвящался мне и был озаглавлен как «монологоанатом», а второй, названный «Ты!» предназначался моей пассии и накануне был выложен в сеть для нее:

Монологоанатом

Свою гитару разбей к чертям об свою же безмозглую голову,

Раз уж от тебя толку как от кошки, раздавленной на магистрали,

Убеждай себя дальше, что трусливой вошью вроде тебя быть здорово,

Ты выглядишь ничтожнее путина, играющего на рояле.

Своей шлюхе–минетчице воткни ржавую отвертку в глотку,

Прямо в пропитанную спермой пасть, да поглубже,

Повторяй, что вокруг тебя одни уёбки, уёбки, уёбки, уёбки,

Но не забывай, что ты и сам такой же, только в стократ хуже.

Не забудь и о тех лживых ублюдках, которых ты зовешь друзьями,

Всех тех, кто так любезно выкопал для тебя могилу и сколотил гроб,

Раз уж они вырыли ее, то хватай их за волосы и тащи за собой в эту яму,

Ты же интеллектуал–шизофреник, социопат и мизантроп!

Но нет, вместо этого ты продолжишь бичевать себя, жалеть и плакать,

Закрывшись в своей затхлой каморке, будешь пачкать листы,

Превращаясь из человека в человекообразную слякоть.

Ну да, впрочем, похуй, весь мир — дерьмо, а люди в нем – глисты!

Ты!

Ты!

Из тетради вырваны все листы,

Осталась лишь неподписанная обложка,

Тлел, разгорался, пылал, остыл,

Самая последняя пустая матрешка.

Игрушка.

Просто не по пути,

По дороге из плавленого пенопласта,

Нажимай–крути, нажимай–крути,

Балласт избавляется от балласта -

Счастья.

Подгнившая мякоть черепной коробки,

Засохшие стебли пустых вен,

Я — мегаполис, у меня — пробки,

Высотки, магистрали, ноктюрны сирен.

Плен.

Задекорируй решетки -

Шарики, блестки, серпантин.

Шептал — порвал в клочья глотку,

8го марта подарите мне героин.

Fin.»

Началось все, наверняка, как всегда с какой–то мелочи, я даже вряд ли вспомню с какой, кто–то что–то сказал не со зла, не подумав, второго это зацепило, вспылили, понеслась. На легкой неровности типа «не ответил(а) на смс», «посмотрел(а) не в ту сторону», «поставил(а) «лайк» под чьей–то фоткой в интернете». В итоге крики, сломанная клавиатура, разбитые костяшки пальцев, изорванные обои, новые записи на стенах, по–позерски порезанные руки. Все эмоции, выплеснутые в txt формат, я ни слова не помнил из, того, что написал сам себе вчера, я вообще плохо помнил вчерашний вечер, все эти вспышки аффекта стали дурно влиять на мою память.

Эрих Фромм написал: «Очень часто — и не только в обыденном словоупотреблении — садомазохизм смешивают с любовью. Особенно часто за проявления любви принимаются мазохистские явления. Полное самоотречение ради другого человека, отказ в его пользу от собственных прав и запросов — все это преподносится как образец «великой любви»; считается, что для любви нет лучшего доказательства, чем жертва и готовность отказаться от себя ради любимого человека. На самом же деле «любовь» в этих случаях является мазохистской привязанностью и коренится в потребности симбиоза». Так вот. Это та самая история, с поочередной сменой ролей. Ядерная пара: замкнутый меланхолик и неадекватная холеричка. Вот и вчерашний вечер закончился дичью, садистским мозгоебством двух незрелых, психически нездоровых личностей.