Дробь - [17]

Он присел рядом с девушкой, провел кончиками пальцев по остывшему телу, по волосам, после поцеловал девушку в зашитые губы и накрыл простыней. Встал, поднял бритву с пола, ополоснул под краном и срезал спутавшиеся колтуны волос со своей головы, бриться он передумал и, сразу упаковав бритву в футляр, положил в задний карман джинсов. В углу комнаты кучей были сбросаны вещи, порывшись в них и, обнаружив помимо кружевного белья и использованных презервативов черное пальто с огромным капюшоном, накинул его на себя, обулся в тяжелые коричневые ботинки на шнуровке, закутался в капюшон и еще раз огляделся. Улыбнувшись, он направился к двери, отдернул щеколду и вышел в коридор. Наугад пошел налево, и вышел к лестнице, спустившись на первый этаж, прошел мимо мирно спящей за журналом разжиревшей женщины–вахтерши, разложившей свои вторые подбородки вокруг себя словно подушку. Вернувшись к столу вахтерши, он выдвинул ящик опрометчиво не запертой кассы и вытащил несколько купюр разного достоинства, горсть разноцветной мелочи и скинул это все в карман пальто, направившись к выходу.

Улица ослепила его утренним светом, еще одна светозвуковая граната оглушила его на мгновение. Часы показывали 10.13, он был в каком–то порту, кругом сновали мужики в рабочей форме, таскали тюки и ящики, неподалеку пришвартовались несколько судов, еще чуть поодаль рабочая техника погружала на баржу древесину. Значит, он был в портовой забегаловке с портовой шлюхой. Он снова улыбнулся. Поглубже спрятавшись в капюшон от солнца и людских взглядов он опять наугад повернул налево, перебирая в кармане мелочь из отеля. Он вынул одну из монет и, подбросив ее, поймал, бросил на тыльную сторону ладони: это был американский юбилейный четвертак с девизом штата Нью–Хэмпшир: «живи свободно или умри». Он нахмурился и продолжил шествие.

Завидев вдали старый, заброшенный маяк он почему–то ясно осознал, что ему нужно туда: его просто рвануло туда какой–то неведомой силой, словно кто–то дернул его за плечо, зазывая прогуляться вместе. Он ускорил шаг, хотя ноги были ватные и плохо слушались хозяина.

Он шел вдоль берега, а ему навстречу стремительно ползла змея из человеческих лиц и плеч, его то и дело пихали и толкали, бросая в след оскорбления и ругательства, на что он лишь глубже погружал шею в плечи, прячась в капюшон, и до боли сжимал мелочь в кармане, оставляя кровавые рубцы от впившихся в ладони монет.

Пройдя практически весь порт, он свернул на небольшую тропинку, ведущую сквозь скудный лесок прямиком к маяку. Это был старый маяк с заколоченными окнами, покрашенный в красно–белую полоску, кирпичный, местами обвалившийся и потерявший цвет, весь искрашенный городской живописью: тегами, абстрактными рисунками, похабщиной, именами бывших тут подростков.

В затылке рванул детонатор, и боль разлилась по всему телу, он сжался и согнулся пополам, его откинуло в сторону, к дереву справа от него. Он ухватился одной рукой за ствол, второй держась за живот. Между глоткой и сердцем проснулся непрожеванный крик и стал плясать на братских могилах. Его мутило, все тело сводило одной большой судорогой, нос заложило, а из глаз потекли слезы. Кислые слюни наполнили рот в предвкушении рвоты. Он сплюнул на землю, жадно впитавшую его слюну. Потом еще раз. И еще. Из его глотки на землю хлынула волна красно–желтой жидкости, утренний коньяк все–таки вырвался наружу. Он сплюнул остатки склизкого сока. Вытер слезы, глубоко вздохнул несколько раз, от чего у него закружилась голова. Придя в себя, он продолжил подниматься по тропинке сквозь лесочек.

Тропинка была узкая, но хорошо протоптанная, по обе стороны от нее торчали облезлые тонкие деревья, практически без ветвей и листвы и обсохшие помирающие кустики, тут и там попадались пустые упаковки от еды, разного рода сладостей и соленых закусок, бутылки от алкоголя, завязанные на узелок презервативы с мутной спермой их бывших обладателей, шприцы и дырявые пластиковые бутылки.

Маяк уже был совсем близко. Он еще прибавил шагу, завидев вдали небольшую группу людей, их было трое: две девушки и один мужчина. Они тоже заметили его и повернулись все втроем в ожидании гостя. Он ясно понимал, что это именно те, кто ему нужен и что он на верном пути.

Он приблизился. Стоявший перед ним мужчина был достаточно взрослым, лет 45–50 на вид, азиатской внешности: раскосые глаза, широкие скулы, смуглая кожа, короткие черные волосы, весьма внушительного телосложения, с выпирающим животом и широкими плечами, одет он был в мятую черную рубашку, неаккуратно заправленную в брюки с неровными, давно не проглаженными стрелками, туфли были покрыты слоем пыли. Мужчина с недоверием и скепсисом поглядывал на своего гостя, не зная чего ожидать, на постоянного клиента гость похож не был. Девушки были близняшками, видимо его дочки, стояли они поодаль, и были весьма неопределенного возраста на вид. Обе азиатки, но с бледной, густо напудренной кожей, ярко подведенными глазами и ярко–алыми губами, покрытыми жирным слоем помады. В ярких безвкусных вещицах, коротеньких юбочках в складку, коротких цветастых футболках они создавали впечатление малолетних школьниц–нимфеток. Они тупо пялились на своего гостя, хлопая длинными густо намалеванными ресницами.