Древняя Русь: наследие в слове. Добро и Зло - [52]

: отдельно, не в противопоставлении друг другу они совершенно иные, чем в контрасте ‘противоположности’, и злое всегда конкретнее, чем доброе; может быть, потому, что злое — самая низшая степень в градациях блага, сходящего здесь на нет, каждое же понижение степени лишает признак характера отвлеченности, он все больше становится конкретно телесным и вещным. Четкость языческого противопоставления добро — зло (как «светлое — темное», «белое — черное», «правое — левое» и т. д.) сменилась градацией степеней благо > добро > зло, и в этой градации понижение степени приводило к дроблению качеств: злой конкретней, чем добрый, благой же — самый общий и максимально отвлеченный. Потому и сознается он Богом, что вознесен столь высоко. Мир распался по степеням, воплощая добро и зло.

В этих условиях происходило постепенное разрушение первоначально слитного представления о зле. Сначала из туманности первоопределения возникает представление о грехе: зло как грех понимается уже в текстах XI в. С конца XIII в. становится ясным, что беда — еще одна конкретная ипостась зла, потому что с нашествием иноплеменных во всенародной беде обнажились корни зла — как неведомой силы, которою правят и судьба, и боги. Попутно образовывались суффиксальные слова; уже в послании Никифора Владимиру Мономаху: «Есть же и съ нимъ и злоба, и зависть». Зависть — также злоба, и тоже проявление зла. Злоба и есть самая заветная суть, которая может тревожить и мучить своей неопределенностью. И впоследствии все время продолжалось подобное иссечение конкретных смыслов старого слова зло; понемногу зло уравнивалось в правах не только с добром, но и с благом, становясь таким же отвлеченным и общим понятием, как эти последние. И тогда оставалось воззвать вслед за Владимиром Мономахом: «Уклонися от зла — сотвори добро!».

Раз заданный (в исходной точке движения смыслов) ритм неуклонно усиливался и постепенно породил новую систему моральных ценностей. Однако на всех этапах его развития важно, что оценочных градаций для зла нет: зло всегда — не добро.

ДОБРО И ЗЛО

У всякого народа свое собственное понятие о зле и добре, и свое собственное зло и добро.

Федор Достоевский

Корень доб- сохранился во многих славянских словах, поэтому не составляет труда определить его исходное значение: на-доб-но, по-доб-ен, доб-лестный, в другой форме деб-елый ‘крепкий, плотный, здоровый’ и т, д. Доба пора, время, нужное для вызревания, доблестный — зрелый, готовый к подвигу. Все индоевропейские языки единогласно показывают, что в древности корень этот обозначал подходящего, нужного по характеру, виду, свойству. Помимо всего, это было и одно из древнейших слов, потому что входило в тип склонения на -er. В славянских диалектах, в потаенных деревенских говорах, сохраняются старинные значения и самого прилагательного: добрини у сербов — ‘удача’, какое-то везенье — а в ед. числе добрин, напротив, болезнь и напасть. У русских добрый — умный, дельный, вообще полезный в каком-то отношении, а добрить — нежить, холить, ласкать. Во всех травниках, какие можно сыскать начиная с XVI в., всегда говорится о том или ином растении: «Та трава добра давати младенцем, аще...», т. е. полезно давать при том или ином заболевании. Древние славяне понимали добро как пользу, т. е. недалеко ушли от других язычников, например, от римлян, в языке которых этот корень также сохранял значение ‘полезный’ и был конкретно связан с деятельностью ремесленников.

Любопытно также, с какими именно греческими словами пересекается в своих значениях слово добръ в древнейших славянских переводах.

Большинство их имеет значение ‘полезный, удобный, нужный’: ακριβής переводится то как добръ, то как истиненъ, φάρμακον λόγος — слово добро, πάντως χρήσιμος — всяко добро, даже сочетание въ дьнь покосьнъ из болгарского перевода русские переписчики дают как времена добра, потому что покосенъ — ‘благополучный, удобный’.

Тем же словом переводятся и многозначные греческие слова, особенно часто и охотно — слово καλός, которое одновременно могло означать ‘красивый, прекрасный, изящный’, но также и ‘отличный, выгодный, удобный’. Именно это слово часто противопоставлено своей противоположности — злому, в греческом κακως. Затем встречаем и слово ηδύς ‘сладкий, вкусный, дорогой’, которое переводилось словами добръ или сладокъ, и слово αρετή ‘благородство, величие’, которое можно понимать как качество не только полезное, но и «красивое». Были и другие слова в греческих оригиналах, которые передавались славянским добръ, но происходило это не часто, от случая к случаю, и полностью зависело от смысла всего текста: μακαρίος мог быть и добрым, и богатым, и счастливым, также и χρηστός мог стать и отличным, и знатным, и счастливым, и честным, — каким угодно, но в славянском тексте он всегда представал то добрым, то благим.

Оказывается, только καλός передается славянским словом добръ вполне однозначно; все прочие слова, в том числе и наиболее распространенное — αγαθός могут в зависимости от содержания, передаваться то словом добръ, то словом благъ. Более того, в поздних древнерусских переводах, в «Пчеле» XIII в., очень часто слово