Древний Рим. Взлет и падение империи - [49]

Началась война нервов: солдаты Помпея испытывали на прочность терпение отважных и безжалостных легионеров Цезаря. Когда Цезарь осадил лагерь Помпея близ Диррахия, Помпей был уверен, что армия Цезаря стоит на пороге голода. Однако легионеры, более напоминавшие уже диких зверей, нежели людей, были полны решимости держать блокаду до конца, невзирая на болезни, усталость и крайние лишения. Настоящим спасением для них стало местное растение под названием «чага», листья которого в обжаренном виде годились в пищу. Стоило людям Помпея начать издеваться над врагами, обреченными на муки голода, как те в ответ перебросили через стену лагеря несколько листьев чаги в доказательство своей непобедимости и сверхчеловеческой силы, надеясь тем самым смутить неприятеля своей стойкостью. Но если легионеры Помпея и были смущены, то ненадолго.

Когда наконец Помпей вступил в сражение близ Диррахия, ему удалось разбить армию Цезаря. Девятый легион понес особенно большие потери. Однако Помпей не стал добивать соперника, позволив тому отступить в укромное место. Ошарашенный своим первым за многие годы поражением, Цезарь принял тяжелое решение. Ему необходимо было истощить соперника, увести Помпея от побережья в нагорье, где доступ к провианту был бы равно затруднен для обеих сторон. И вот Цезарь, который и так рисковал, отважился на поступок, более напоминавший акт коллективного самоубийства: он повел своих измученных усталостью, голодом и болезнями легионеров внутрь материка, углубляясь далее во враждебную территорию, где найти продовольствие было еще сложнее. И хотя такое поведение противоречило инстинкту самосохранения любого нормального человека, в августе 48 г. до н. э. солдаты Цезаря собрались с духом и совершили марш-бросок через скалистое, поросшее лесом нагорье Фессалии. По пути они взяли греческие города Гомеры и Метрополь, разжившись там вином и едой. Восстановив физические и нравственные силы, легионеры расположились лагерем близ города под названием Фарсал.

Помпей, уверенный в том, что враг бежит, а сам он располагает всеми преимуществами, немедленно последовал за Цезарем. Победив в первой битве, он был исполнен ликования и гордыни, пребывая в предвкушении скорой победы. Но, когда его армия встала лагерем неподалеку от Фарсала, Помпею суждено было совершить главную ошибку: поддаться влиянию следовавших за ним сенаторов. Зависимость от них оказалась его ахиллесовой пятой. Дело в том, что Катон и его друзья не смогли спокойно наблюдать за тем, как в течение многих дней Помпей не предпринимает никаких активных действий, и начали оказывать на него давление. Ну как же так, вопрошали они, неужели Помпей не заманил Цезаря в ловушку? Почему же великий полководец не хочет вступить в бой с Цезарем и нанести ему смертельный удар? Что, он слишком стар для этого? Где его здравый смысл? Или он просто радуется тому, что вновь руководит армией, и настолько опьянел от власти, что не хочет заканчивать войну, желая оставаться во главе войска до бесконечности?

Устало, но решительно Помпей пресекал эти разговоры. Все, о чем беспокоятся сенаторы, — с кислой миной ворчал он, — это деньги и неприятная перспектива пропустить сбор урожая фиг в Тускуле! А его заботит совсем другое — как минимизировать людские потери. Стратегия выжидания, настаивал он, как ничто другое отвечала этой цели. Да и потом, что они, разнеженные жизнью в метрополии, знают о войне? Ничего! Но время шло, а нападки и оскорбления не прекращались, и под их натиском Помпей стал потихоньку сдавать позиции. И тем не менее ежедневные маневры протекали пока по обычному сценарию: Цезарь и Помпей выстраивали свои армии, но Помпей отказывался заглатывать наживку, и бой не начинался.

Ясным утром 9 августа 48 г. до н. э. Цезарь, чьи запасы провианта вновь стали угрожающе малы и чья тактика не приносила успеха, решил сняться с лагеря и продвинуться еще немного в глубь страны. Но когда палатки были разобраны, а вьючные животные уже стояли нагруженные багажом, разведчики донесли об изменениях в действиях противника. Солдаты Помпея продвинулись от оборонительных редутов дальше обычного. Ошибиться было невозможно. Помпей Великий наконец-то склонился к бою — он заглотил наживку! Ликующий Цезарь приказал вывесить перед своей палаткой пурпурную тунику в знак начала битвы.

Люди, окружавшие двух полководцев, вели себя абсолютно по-разному. В лагере Помпея политики кричали: «На Фарсал!» — и потирали руки, предвкушая славную победу. Они весело спорили о том, кому из них по возвращении в Рим с триумфом достанется положение жрецов, кому—места преторов и консулов, и кто кому сдаст в аренду тот или иной дворец на Палатинеком холме. Цезарь и его офицеры, напротив, были целиком и полностью сосредоточены на решении куда более актуальной задачи. Загнанные в угол, они понимали, что им бросили спасательный канат. Верхом глупости было бы от него отказаться.

Когда ряды противников выстроились друг против друга, все вокруг озарилось блеском их копий, мечей, луков, пращей и стрел. В распоряжении Цезаря было 22 000 пехотинцев и 1000 кавалеристов — соответственно в два и в семь раз меньше, чем у соперника. Но, обладая меньшей армией, Цезарь проявил себя более тонким стратегом. Заметив, что вся кавалерия Помпея скопилась на левом фланге, Цезарь понял, что его старый союзник планирует окружить его войско именно оттуда. Чтобы нейтрализовать эту угрозу, Цезарь отнял по нескольку когорт от каждого легиона и из них сформировал четвертую линию пехоты. Разместив их позади первых трех, он дал им следующие указания: когда он с помощью флага даст им сигнал — и ни в коем случае не ранее, — они должны броситься на кавалерию Помпея. Кроме того, им предписывалось не метать копья, а, как пиками, разить ими лица всадников. По его словам, победа в битве полностью зависела от их личной доблести.