Древнерусское предхристианство - [82]
Возможно, под влиянием христианства праславянская основа *slov– стала собирательным именем, которое сохранилось в самоназваниях словаков, словенцев, словинцев польского Поморья, ильменских словен. Очевидна аналогия в словообразовании «словяне» и «крестьяне», «дворяне», «мещане», не имеющая связи с топонимикой, на чём настаивал М. Фасмер. Ошибочно его предположение о происхождении морфемы *slov- от однокоренных гидронимов.[411] Праславяне воспринимали друг друга не только как «понимающие слово» и вовсе не в противопоставлении с иноязычными народами – немцами. (не знающие «слов» общались знаками, немо, «чужие люди» говорили чужь – откуда современное «чушь»). Славяне считали себя «чтущими слово», «служителями слова», если учесть, родство древнерусских слуга, служить, слушать, послушник, послушание.
По мнению М.Гимбутас, этноним словены (Σουβένοι) впервые во II веке н. э. употребил Птолемей в «Географии».[412] Затем в более точной форме Σκλαβήνοι («склави́ны» он был упомянут лишь в VI веке Прокопием Кесарийским («Война с готами», 536–537 гг.) и в латинизированной sklovene историком Иорданом («О происхождении и деяниях гетов», 551 г.). Вероятно, в V–VI веках н. э. в восточнославянском мире этноним словѣне, словяне в результате перехода безударного – о– в – а– видоизменился в славяне. У этого изменения могли иметься и сущностные причины. Слово почитали даром небес и соединяли со славой, с представлением о свете, озарённости: «быть славным – значит стоять в свете», «быть бессмертным», слава «обусловлена светом», «слово не является просто словом, но является светом».[413]
Русы и их предки считали источник речи «небом», называя так нёбо во рту. Столь же возвышенное восприятие слова как дара свыше сохранилось у эллинов и древних пруссов в словах ουρανóς и dangus – «небо, нёбо». Творцом речи являлся Сварог, чьё имя праславянами могло восприниматься как составное Свар-рог. Если учесть ведийские svár «небо, солнце, свет» и праславянское *rok-ta «речь», а также древнерусское рокотать «греметь», имя световидного божества можно истолковать, как «рекущий (рокочущий) громом с небес». Поразительно это архаическое представление о властном рокоте грозового неба, о неземном происхождении речи и мирового закона – рока. Древнерусское рокъ «срок, год, возраст, правило, судьба»[414] относили к «прореченному свыше», к «роковому» приговору Сварога. Обожествление речи было свойственно и древним индийцам. Один из гимнов Ригведы (X, 125) был посвящён богине Вач (что значит «речь») – «повелительнице», «собирательнице сокровищ», «рождающей отца на вершине мира» и «несущей» с собой богов.
В сравнении со словом и речью понятие язык свидетельствовало о зарождении личностного самовосприятия. Праславянское *językъ– восстанавливается как *jęzvy– c выпавшим – v– в окончании и сближается с авестийским hizvā в том же значении. В слове języ-kъ произошло акцентированное слияние с основой *jęzvy– личного местоимения язъ, я (при общеславянском *jaz).[415]
«Боян и князь». Осколок изразца. Новгород. Середина ХV в.
У ног длинноволосого гусляра в шляпе и с наплечными бармами разложен костёр, рядом стоит человек в кафтане со свитком в левой и птицей на правой руке.
Самоотождествление говорящего со своим языком (органом речи) и родным языком привело к стойкому пониманию: моим языком я говорю с соплеменниками на нашем языке. В этом единстве проявилась важнейшая черта древнерусского сознания. Личное «я» не предполагало обособления. Глагольные формы я есмь, мы есмъ были почти неотличимы, а впоследствии полностью слились: «я есть, мы есть». Русская речь соединяла родной язык человека и всего народа. Слово язычество, возникшее в церковной среде как перевод греческого ἐϑνιϰóϛ «народный», лишь подтверждало древнерусское тождество народ – язык.
Возникновение языка равносильно зарождению религии – смысловой и словесной связи всех со всеми и всего со всем (religio). Родство крови у прарусов сменилось родством веры и языка. На Руси особо чтили прирождённых носителей дара слова: сказителей и певцов боянов (производное от боган «богов, божий», бажан «любимый, любезный»), иначе называемых баянами – умеющих бáить «сказывать», способных обая́ть «околдовать» словом и убаюкать «успокоить, усыпить». Обладателями пророческого дара считали ветий – прорицателей, предсказателей, которые могли велéти словами – повелевать чувствами и мыслями людей. Всех их именовали слáвиями, что значило «славящие», сравнивали с соловьями «поющими словом». Сходное уподобление существовало у древних греков, называвших сказителя «аэд» (от ἀοιδóς «певец, заклинатель»), словом, родственным с αηδóνι «соловей». Прарусы сравнивали соловья и солнце, которое эта солóвая (от праславянского *solvъ «желтовато-серый») «жёлтая» птица с красной грудкой и рыжеватым хвостиком, встречает пением на заре. Древние римляне сближали имя соловья
