Древнерусское предхристианство - [81]

Глубокое восприятие кресения в живом мире, уверенность в бессмертии души и жажда чуда спустя века привели к неколебимой вере в немыслимое – в Христа воскресшего.

Соединение зрительных образов креса и креста произошло в облике косого «андреевского креста» и восьмиконечного «русского креста» с косой перекладиной внизу – самого яркого символа древнерусского предхристианства. Задолго до Владимирова крещения возникло всенародное почитание Иоанна Крестителя, о котором в народе попросту говорили, что он «купал Христа». В русских диалектах сохранилось его прозвище Иван Купатель, Иван Купальник.[407] Церковный праздник Рождества Иоанна Крестителя – Ивана Купалы, древнего кресителя, имя которого дало Руси бесчисленное множество Иванов, был отнесён к летнему солнцевороту (24 июня). Вероятнее всего, крещение Руси князем Владимиром произошло именно в дни купальских празднеств. Церковный образ этого «христианина до Христа», объединил русов, и не без его воздействия они начали называться крестьянами – «крестящими», «крещеными», еще не став, по сути, христианами. Слово крестьянин, которому у белорусов и украинцев соответствует селянин, следует считать собственно русским.[408] Впоследствии под воздействием греческого xpiariavoc; (от Xpiatoq «Помазанник», понимаемого как «крестящий, воскресающий») возникло книжное – христиане, отделившееся от народного, предхристианского крестьяне.

В древнерусские времена происходило христианское переосмысление, первую очередь, тех обрядов, которые более всего соответствовали православию. Усложняясь и одухотворяясь, кресильные таинства стали основой кресной веры предхристианства. В празднестве Купалы учение о боговоплощении и воскресении из мертвых было сближено с образом Перуна. Его порождением стало священное существо, предполагаемое имя которого *Парéна родственно авестийскому parəna «крыло, перо» и древнеиранскому порождающему божеству Parēndi. В купальском костре сжигали сплетённое из берёзовых веток и насаженное на крестовидную основу изваяние «перунова сына». В клубах дыма и огненных искрах Парена, словно живой пар, воспарял к небесному отцу, чтобы через год вновь возродиться в священном огне и в нём же исчезнуть.[409] После принятия православия почитание Перуна было отвергнуто. Имя его огневидного порождения было низведено до простецкого парень, паря, а священный знак «паренов цвет» превратился «перунов цвет» (крестик из лепестков в круге или в костровидной форме) – идеограмму возрождения души в кресильном пламени. В недрах предхристианства были переосмыслены архаичные представления о взаимообратимости жизни и смерти, вера в кресение души вместе с первыми сварожичами – рыже-русым человеко-медведем (Барином) и огненным Пареной.

В предхристианскую эпоху кресная вера русов столкнулась с церковным учением о «конце света» и человеческой жизни, о Страшном суде и аде. Мысль о «светопреставлении», подобном смерти свето-солнечного Сварога, казалась невероятной. Библейское упование на воскресение праха умерших «в конце времён» вряд ли было понятно. Русы полагали, что дух, полученный человеком от Сварога через первопредка-сварожича, являлся богоподобным. Он был призван наследовать нескончаемую вереницу родственных тел, на каждом оставляя свой отпечаток. Лишь в качестве наказания за греховную жизнь Сварог заключал «нечистую» душу в плоть столь же «нечистых», отвратных существ. При жизни человек мог потерять богоподобие, стать «нечестивым». Тогда после погребения ему было суждено остаться в истлевающем теле, попасть в цепь мучительных перевоплощений и, очистившись страданиями, наконец, вновь воскреснуть внутри рода. Эта вера во всеобщее посмертное обретение жизни сравнима с идеей «апокатастатиса» (от греческого ἀποκατάστασις «восстановление, спасение») св. Григория Нисского, св. Климента Александрийского и Оригена, вошедшей в византийское богословие в качестве теологумена.

Христианство, утверждавшее неповторимость человека, не противоречило глубинному символизму общинной кресной веры, но очищало её от древних наслоений, проповедовало личное воскресение и отделяло Творца от творения. Древние верования противоречили церковному учению о воскресении, но укрепляли уверенность народа: «человек родится на смерть, а умирает на жизнь», «на миру и смерть красна (воскрешает – В.Б.)».

Религия слова

В древних культурах язык, верования и обычаи предков считались священными, составляли нерасторжимое целое. Прарусы отдавали явное предпочтение слову: оно изъясняло обряды и священные знаки, помогало сохранять их в памяти поколений. Для древних словопоклон-ников была очевидна связь языка с первоначалами бытия, мыслью, мифом, памятью о предках; он являлся и средством общения, и религиозной святыней – нетленным храмом веры. Утверждение Евангелия «Въ начaлѣ бѣ слово, и слово бѣ къ Богу, и Бог бѣ слово» (Ин. 1:1) для русов стало подлинным откровением, подтвердило их праотеческую уверенность в божественном происхождении слова. Издревле оно понималось как живое, звучащее – могло быть лишь проречено или услышано. Индоевропейская основа *