Древесная магия партикуляристов - [90]

Тогда вперед скользнул уже Рютгер. Он почти летел, не касаясь верхушек травы, размахиваясь оружием, а впереди него летела волна уничтожения, волна разрушения и волна естественного круговорота событий, которая в природе превращает живое в неживое.

Матиас с обычной своей невозмутимостью ответил стеной листьев, которые спорхнули на помощь партикуляристу с ближайшей березы — и тотчас рассыпались под напором герцога в черный прах. Однако сам Матиас уже ускользнул прочь, ушел перекатом, и попытался достать Рютгера по ногам…

О, что это был за бой! Выверенность и точность движений, красота и пляска! Две противоположности, как и в битве с сэром Аристайлом, но противоположности совершенно иного рода встретились сегодня на поляне в виду фамильной усадьбы Марофиллов. Хорошо контролируемая энергия юности, страсть мести, облеченная в холодные одежды долга — и выдержанная годами гордость любви и безнадежности, сдерживаемая только печальным опытом… О, тогда, десять лет назад, проиграв по-крупному, Рютгер Марофилл поклялся, что не проиграет более никогда — и совершенствовался в придворных интригах, и нашел леди Алису, и сэра Аристайла, и множество других талантливых, и собрал их. Все только для того, чтобы жизнь его рассыпалась этим утром на мельчайшую мозаику в драгоценной росе. Нельзя проиграть и нельзя выиграть: полосы холодного воздуха режут лицо, горячие вздохи рассекают горло. Нельзя!.. Тишина после удара разрешается шепотом влюбленного, капли крови на белом камзоле вопиют к вечности… А если посмотреть вверх, будет ли видно небо?..

Нельзя сдаваться и нельзя отступать.

Нельзя победить и нельзя добиться. Обманчивая тишина битвы кружит голову сладким дурманом… что ты делаешь, мальчик, нельзя так драться, нельзя драться так хорошо, я уже упоен этим дурманом, сейчас я окончательно потеряю себя, потому что уже давно, уже очень давно мне не попадалось такого противника — Регент не в счет…

«Я знаю эту музыку, — подумал Рютгер Марофилл, одновременно со своим кровным врагом переводя дыхания, а заодно стряхивая с порванного рукава особенно въедливую ядовитую лиану. — Это вальс».

Ему казалось, что давний грех его отступает в сторону, склонив голову, и становится незначительным.

— Стойте! — крик прозвучал кощунством.

Томас Марофилл натянул поводья гнедого жеребца: не самого лучшего из марофилловских конюшен и уж подавно не того, на ком ездил обычно — в это утро он схватил, какой попался. Граф быстро соскочил с него и пошел к замершим противникам по росистой траве, оставляя в ней глубокие темные следы: Томас был в тяжелых кожаных сапогах. Однако даже граф Марофилл вынужден был остановиться у границы Вымышленной Реальности: внутрь ему доступа не было.

— Вам нельзя драться, — сказал он, подходя к своему старшему брату и Матиасу Бартоку. — Господин Барток, если вы вызвали моего брата в память о своем учителе, то вам нельзя было этого делать.

— Доброе утро, ваша светлость, — спокойно отозвался Матиас. — Почему вы так считаете?

Древесный маг тоже выглядел порядком потрепанным: лицо его испещряли мелкие язвочки и укусы, руки казались подозрительно красными. Однако выражение лица ничуть не изменилось — что, разумеется, не могло удивить никого, хоть чуть-чуть знавшего Матиаса.

— Потому что ваш учитель, господин Колин Аустаушен, бывший барон Вельмут, не хотел бы, чтобы вы дрались. Он не хотел бы, чтобы вы причинили вред его… лучшему другу.

Черные брови Матиаса чуть приподнялись, потом нахмурились.

— Вы были друзьями с моим наставником? — этот вопрос, заданный совершенно ровным тоном, был адресован Рютгеру.

Герцог Марофилл улыбнулся уголком рта и чуть склонил голову.

— Да, — сказал он. — Только я не говорил об этом своему брату. Томас, разве я не учил вас, что копаться в чужих бумагах нехорошо?..

— Такие сомнения мучили меня, но госпожа Борха заверила меня, что господин Колин порою разрешал ей почитать выдержки из своих дневников, — холодно отозвался Томас. — Кроме того, это было сделано в интересах высшего блага. Да и вам, ваше высочество, тетради не принадлежали.

«Ваше высочество» Томас едва заметно выделил голосом.

В голове Матиаса явственно шел какой-то достаточно сложный процесс: вращались колеса, таблицы с одной информацией накладывались на таблицы с другой информацией, что-то почти слышимо щелкало и трещало. Наконец он изрек:

— Полагаю, вы и были тем его любовником, о котором он пару раз упоминал?

— Вижу, Колин был полностью откровенен со своим учеником, — вздохнул Рютгер. — Да.

— Полагаю, его отношению к моему брату до последнего… — начал Томас, но Матиас, не обратив внимания на его слова, продолжал:

— В таком случае выражаю свою искреннюю радость от знакомства с вами. Продолжим?..

— Постойте! — воскликнул граф Марофилл в неподдельном изумлении. — Вы что же, верите нам, вы понимаете, что ваш учитель не винил Рютгера в своей смерти, — от волнения граф Марофилл даже назвал брата по имени, что с ним случалось крайне редко, — и все-таки хотите продолжать поединок?!

— Одно совершенно не связано с другим, Томас, — в голосе Рютгера звучала светлая и мечтательная грусть. — Я уже давно понял, как работает голова нашего юного друга. Он должен отомстить — и он будет мстить вне зависимости от того, что он думает о наших с Колином взаимоотношениях. Полагаю, в данном случае его бы смог остановить только прямой приказ его учителя, но, поскольку это невозможно… — Рютгер вздохнул. — Да, продолжим, — и он, без дальнейшего предупреждения, хлестнул Матиаса струей воздуха. Этот прием, мало соотносящийся с родовой магией, Рютгер разучил в одном из тех миров, куда его по молодости и распутству заносило.